"Генрих Белль. Женщины у берега Рейна" - читать интересную книгу автора

которого у меня никогда не было. (Волнуясь.) Даже готова верить ему... но
пять лет назад он рассек рояль Бранзена, год спустя рояль Флориана, теперь
Капспетера.
Катарина. Да, всякий раз подозревают его, и всякий раз оказывается, что
он тут ни при чем.
Эрика. Он рассказывал вам об истории в Рио?
Катарина. Да, рассказывал. Я знаю, что только благодаря вам срок
наказания был невелик и осуждение условно. К этому делу (она показывает на
газету) он непричастен, бранзеиского рояля он тоже не касался.
Эрика. Надеюсь. Я по-прежнему его люблю, даже если... (Качает головой.)
Куда уж дальше - собственная жена не поняла его, А вам известно, чем он
вообще занимается, как зарабатывает деньги?
Катарина. Нет. Иногда он надолго уезжает, возвращается с деньгами, но я
не знаю, как он их заработал. Каждый раз отшучивается, во-первых, говорит,
это секрет, а во-вторых, забава. Секретная забава. Мы живем очень экономно.
Эрика (показывает на досье). И собираетесь уехать отсюда?
Катарина. Я-то да, а он нет. (Смотрит в пространство перед собой.)
Уехала бы, если б только знала куда, но без него - нет. Может, удастся его
уговорить. (Прислушивается.) Ваш муж идет, пойду принесу яйцо. (Уходит.)
Входит Герман Вублер. На нем праздничный черный костюм и прочее. Он
обнимает жену, целует ее в щеку, вешает пиджак на спинку стула, садится.
Герман Вублер. Плохо спала? Эрика. Как и ты, глаз не сомкнула.
Катарина приносит яйцо, кладет его перед Вублером, уходит.
Герман. Ты, наверное, опять подслушивала и от досады, с перепугу
разозлилась. Не подслушивай больше, Эрика...
Эрика. Конечно, подслушивала - как всегда, когда вы у нас собираетесь.
Сам знаешь: я подслушиваю уже тридцать шесть лет. В Дирвангене подслушивала,
дымоход там шел из кухни через нашу маленькую комнату, мне было достаточно
открыть вьюшку; в Гульсбольценхайме я подслушивала с балкона, как здесь.
(Показывает пальцем наверх.) Ты это знаешь и хочешь, чтобы я тоже знала -
ночью здесь (показывает на свой стул) сидел некто...
Герман (испуганно). Только без имен, Эрика, только без имен.
Эрика (смеется). Теперь их уже трое, чьи имена нельзя называть. Давай
лучше пронумеруем их: номер Один - это, ну сам знаешь, номер Два - тот, кто,
ну сам знаешь, и тот, который сидел здесь, - номер Три.
Герман. Ты усвоила, что политика - дело грязное.
Эрика. Что вовсе не значит, будто любая грязь - политика.
Герман (с удивлением смотрит на нее). До сих пор ты вела себя умно, не
судачила и не болтала, уж тем более перед журналистами, как это делала
Элизабет Блаукремер, и не ходила, как она, по кафе и ресторанам, будоража
людей.
Эрика. Она не только подслушивала, но читала подшивки документов,
делала записи. И того, кто был здесь прошлой ночью, - номер Три, его она
тоже видела. Я не разглядела его лица, зато узнала по голосу. Это был голос,
перед которым мы все дрожали, голос, который гнал всех вас, солдат, на
смерть, и нас тоже. Этот голос на моей веранде и смех этого человека...
Герман (оставляет яйцо, которое собирался съесть, поднимается, идет к
Эрике, обнимает ее, говорит тихо). Умоляю тебя, перестань, ты ошиблась.
Эрика (высвобождается из его объятий). Жуткий голос. Голос палача - его
подручные накинули бы тебе петлю на шею, если б, когда они рыскали вокруг, я