"Генрих Белль. Когда кончилась война ("Город привычных лиц" #7) " - читать интересную книгу автора

утвердить себя в своем воинском звании с иголкой в руках - этой пикой
Мальчика-с-пальчик. Сопляк покраснел и сказал, что с Юнгером он давно
покончил и свел с ним все счеты, а когда мы въехали в Клеве, прервал свое
шитье и снова подсел ко мне, стискивая в пальцах свою пику
Мальчика-с-пальчик.
______________
* [1] Вальтер Беньямин (1892 - 1940) - прогрессивный австрийский
писатель, критик, переводчик.
** [2] Карл Краус (1874 - 1936) - австрийский писатель-сатирик и
публицист, издатель журнала "Факел".

- Вот о Клеве ничего не могу вспомнить... Решительно ничего, - сказал
он. - А ты?
- А я могу, - ответил я. - "Лоэнгрин" - фирма маргарина, лебедь в
голубой рамке. Помнишь? А еще Анна Клевская, одна из жен Генриха VIII.
- В самом деле "Лоэнгрин"! Но у нас дома покупали маргарин "Санелла".
Возьмешь окурки?
- Нет. Сбереги их для своего отца. Надеюсь, он даст тебе по морде,
когда ты явишься домой с юнкерскими нашивками.
- Ах, тебе этого не понять, - вздохнул он. - Пруссия, Клейст,
Франкфурт-на-Одере, Потсдам, принц Гомбургский, Берлин...
- Что ж, - сказал я, - Клеве, кажется, уже давно стал прусским городом,
а где-то против него, по ту сторону Рейна лежит маленький городок Везель.
- Ну как же, - воскликнул он, - конечно, Шилль*!
______________
* [3] Шилль (1778 - 1809) - прусский майор, расстрелянный в Везеле как
организатор партизанской борьбы с наполеоновскими войсками.

- Впрочем, за Рейном пруссакам так и не удалось обосноваться. Они
захватили там только два плацдарма - Бонн и Кобленц.
- Пруссаки, - сказал он.
- Бломберг, - сказал я. - Тебе нужны еще нитки? Он снова покраснел и
замолк.

Поезд полз медленно, и все толпились у открытых дверей теплушки и
глазели на Клеве. По перрону расхаживали английские часовые: небрежно
одетые, хмурые, равнодушные и все же настороженные - ведь мы все еще были
пленные; на шоссе столб со стрелкой: "На Кельн". Башня Лоэнгрина
проглядывала сквозь осеннюю листву. Октябрь в низовьях Рейна, голландское
небо; кузины в Ксантене, тетки в Кевеларе, напевный говор, шепот
контрабандистов в пивных, шествия в честь святого Мартина, пекари, карнавал
в духе Брейгеля, и везде пахнет мятными пряниками, даже там, где ничем не
пахнет...
- Да пойми ты меня, - бормотал Сопляк.
- Оставь меня в покое, - оборвал я его.
Хотя он еще не был мужчиной, он скоро им станет, и поэтому я его
ненавидел. Он обиделся, отсел от меня и стал дошивать второй погон. Мне его
даже не было жалко: неуклюже, исколотыми в кровь пальцами втыкал он иголку в
синее сукно своей летной формы; стекла его очков помутнели, и я не мог
определить, плачет он или это только так кажется; я тоже чуть не плакал: