"Генрих Белль. И не сказал ни единого слова..." - читать интересную книгу автора

выражение презрения, которое поражало меня и вызывало во мне раздражение.
Теперь священник повернулся к нам: он был угловатый и бледный, с лицом
крестьянина; прежде чем сложить вместе поднятые кверху руки, снова развести
их и что-то пробормотать, он посмотрел на колонну, у которой стоял я. Потом
он повернулся и склонился над каменным аналоем, внезапно снова обернулся к
нам лицом и с несколько комичной торжественностью благословил слабоумного
мальчика и девушку. Как ни странно, но, находясь здесь же в церкви, я не
почувствовал, что это относится также и ко мне. Священник снова повернулся к
аналою, покрыл голову, взял чашу и задул свечу, которая стояла справа от
него. Он медленно спустился к главному алтарю, преклонил колени и исчез в
глубокой тьме церкви. Больше я его не видел и услышал только, как заскрипели
дверные петли. На какое-то мгновение я различил девушку: она встала,
опустилась на колени, а потом взошла по ступенькам, чтобы потушить левую
свечу; я разглядел ее нежный профиль и выражение душевной ясности на ее
лице. Пока она стояла, освещенная мягким желтым светом, я понял, что она
действительно красива: тонкая, высокого роста, со светлым лицом. Это лицо не
показалось мне глупым даже тогда, когда девушка, вытянув губы, начала дуть
на свечу. А потом и ее и мальчика окутал мрак, и я увидел их снова только
после того, как они вошли в полосу серого света, проникавшего из маленького
окошка в каменной стене. И меня снова поразила посадка ее головы и движения
шеи, когда она, проходя мимо, бросила на меня короткий, испытующий, но очень
спокойный взгляд и вышла. Она была красива, и я пошел за ней. У выхода она
еще раз опустилась на колени, а потом, толкнув дверь, потянула за собой
слабоумного.
Я пошел вслед за ней. Девушка повернула назад, в сторону вокзала, и
пошла по пустынной улице, где были только деревянные лавчонки и развалины, и
я заметил, что она несколько раз оглянулась. Стройная, пожалуй, даже слишком
худощавая, она была, наверное, не старше восемнадцати или девятнадцати лет;
терпеливо и настойчиво тащила она за собой слабоумного.
Домов стало больше, а деревянные лавчонки попадались все реже; на
мостовой было проложено несколько трамвайных путей - и я понял, что нахожусь
в той части города, куда очень редко попадал. Где-то поблизости был
трамвайный парк: из-за красноватой, плохо отремонтированной стены доносился
пронзительный визг трамвайных колес, серую утреннюю мглу прорезали яркие
вспышки сварочных аппаратов и слышалось шипение баллонов с кислородом.
Я так долго и пристально рассматривал стену, что не заметил, как
девушка остановилась. Подойдя к ней вплотную, я увидел, что она стоит перед
одной из маленьких лавчонок и перебирает связку ключей. Слабоумный смотрел
на однообразно-серое небо. Девушка снова оглянулась, а я, проходя мимо нее,
задержался на секунду и заметил, что лавчонка, которую она открывала, была
закусочной.
Она уже отперла дверь, и, заглянув внутрь, я различил в серой мгле
комнаты стулья, стойку и матовое серебро большого электрического кофейника;
до меня донесся затхлый запах холодных оладий, и, несмотря на полумрак, я
разглядел за измазанным стеклом стойки две тарелки с горой фрикаделек,
холодные отбивные и большую зеленоватую банку, в которой плавали
маринованные огурцы.
Когда я остановился, девушка посмотрела на меня. Она снимала железные
ставни с окон. И я тоже посмотрел ей в лицо.
- Прошу прощения, - сказал я, - вы уже открываете?