"Генрих Белль. Почтовая открытка" - читать интересную книгу автора

Мать сказала:
- Что?
А почтальон ответил:
- Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
Потом на мгновение снова стало очень тихо, и почтальон сказал:
- Спасибо.
Мать закрыла за ним дверь, и я услышал, как она вернулась на кухню.
Вскоре после этого я встал и пошел в ванную. Я побрился, долго и старательно
мылся и, закручивая кран, услышал, что мать мелет кофе. Все было так, как
будто сегодня воскресенье. Только я не пошел в церковь.
Хотя этому и трудно поверить, но на сердце у меня вдруг стало тяжело.
Не знаю почему, но мне действительно стало тяжело. Я больше не слышал, как
мать мелет кофе. Я вытерся полотенцем, надел рубашку и брюки, носки и
ботинки, причесался и пошел в столовую. На столе стояли цветы - красивая
розовая гвоздика. Стол был празднично накрыт, и на моей тарелке лежала
красная пачка сигарет.
Вошла мать, и я сразу же понял, что она плакала. В одной руке она
держала кофейник, а в другой свежую почту - ее было совсем мало. Глаза
матери покраснели. Я пошел ей навстречу, взял у нее из рук кофейник,
поцеловал в щеку и сказал:
- Доброе утро!
Она посмотрела на меня и ответила:
- Доброе утро! Как ты спал?
При этом она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.
Мы сели. Мать налила кофе. Я взял с тарелки красную пачку, распечатал
ее и закурил сигарету. Я почувствовал, что мне расхотелось есть. Я долго
размешивал сахар в своей чашке и несколько раз пытался взглянуть на мать, но
тут же быстро опускал глаза.
- Прибыла почта? - спросил я, хотя это был бессмысленный вопрос, потому
что маленькая красная рука матери лежала как раз на небольшой стопке писем и
газет.
- Да, - сказала она и пододвинула их ко мне.
Я развернул газету, а мать в это время намазывала мне маслом хлеб. На
первой странице я увидел жирный заголовок: "Притеснения немцев в Польском
коридоре[1] продолжаются". Уже много недель пестрели такими заголовками
первые страницы газет. Они публиковали сообщения о перестрелках на польской
границе и о немцах, которые бежали в "рейх" от преследований. Я отложил
газету в сторону. Потом просмотрел проспект винной фирмы, у которой мы
иногда покупали вино, пока был жив отец. Фирма рекламировала какой-то
рислинг, продававшийся на чрезвычайно выгодных условиях. Я отложил в сторону
и проспект.
В это время мать уже намазала мне хлеб, положила его на тарелку и
сказала:
- Поешь же что-нибудь!
И тут она разрыдалась. Я опять не смог заставить себя посмотреть на
нее. Я не могу смотреть на человека, который действительно страдает. Только
теперь я понял, что рыдания матери были как-то связаны с приходом
почтальона. Да, дело было именно в этом. Я смял в пепельнице сигарету,
откусил кусочек хлеба и взял следующее письмо. И когда я его взял в руки, то
заметил, что под ним лежит еще почтовая открытка. Но наклейку - этот