"Генрих Белль. Итог " - читать интересную книгу автора

очень поздно, пожалуй, только утром, усталый, угрюмый. Угрюмым он бывал и в
шесть лет, когда я будила его по утрам в школу. Я просто приходила в
бешенство, глядя на его лицо - пьяное от безразличия. С таким лицом он ходил
часов до трех дня. Зато потом, когда уроки были кое-как сделаны, он
становился совсем другой... помнишь? Он просто сиял. Иосиф любил
послеобеденный досуг, вечер, ночь; он выполнял свои обязанности равнодушно и
угрюмо, но он их выполнял; до трех часов дня он почти не открывал рта...
Помнишь, в какой ярости были учителя, когда однажды он три недели подряд не
отвечал на вопросы?.. Иосиф пошел гулять с какой-нибудь девушкой, его не
будет дома до утра. Его я теперь уже больше не увижу, никогда не увижу моего
младшенького. Школа, война, школа, работа, - скорей бы конец! Ты заходил
когда-нибудь к нему в контору и видел, как он работает? Как он диктует
письма? Глаза у него становятся жесткие, темные от безразличия... зато
посмотри на него, когда он выходит из конторы, когда уже миновал швейцара.
Он так и остался ребенком... Хорошо бы он вернулся сегодня пораньше...
Может, лучше было послать телеграмму его хозяйке? Может, она знает, где
Иосиф?
Мартин. Я послал телеграмму хозяйке, хотя...
Клара (мягко). Никаких "хотя", Мартин. Умирающим не говорят "хотя". Ты
послал ей телеграмму... ты позаботился обо всем. А о Кларе ты тоже подумал?
Она не умела лгать, так же как и ты. Она совсем не умела лгать. А ей это
искусство было нужней, чем кому бы то ни было. Улыбка Клары превращала
мужчин в дураков, они сразу глупели, становились игрушкой в ее руках... И
так она жила, пока не выяснила, что она не охотник, а дичь... и вот ее
поймали, она в силках, запуганная и укрощенная... стирает пеленки, варит
обед, подает домашние туфли... Моя красивая маленькая птичка, у нее
подрезаны крылья, глаза потеряли блеск... Герои, увешанные орденами, плакали
под ее окном, молодые поэты писали ей длинные письма... люди, которые шли на
верную смерть, думали только о ней и больше ни о чем, а теперь... Но ведь
Клара должна быть дома, правда?
Мартин. Да, ты права, я мог бы к ней съездить, посмотреть, не...
Клара. Нет, останься, останься со мной. Скоро приедет Лоренц. Подумать
только, Лоренц приедет первый. Лоренц... Иногда я уже не помню, как он
выглядит. А видела ли я его вообще, рожала ли я его?.. Каким он был в пять
лет? Не знаю. Лет с десяти он никогда не сидел на месте... он прыгал с крыши
форта со старым бабушкиным зонтиком... Он не сидел ни минуты: облазил все
рвы и пещеры, все деревья... а потом поступил в школу планеристов... летал,
потом началась война, опять летал... мир... Не знаю, где пропадал мой сын.
Тюрьма... война... тюрьма... мир... Неужели я давала ему каждый день хлеб?
Давала хлеб маленькому? Не помню. У меня перед глазами руки всех моих детей.
Руки, в которые я совала хлеб и яблоки, шоколад, грязные ручонки, которые я
мыла. Но его рук я не помню. Он никогда их ко мне не протягивал, никогда, ни
за чем. Бывало, он что-нибудь приносил сам: орехи, птичьи перья, камушки...
модель самолета. А как выглядел его ранец, и был ли у него ранец?
Мартин. Он не слишком жаловал свой ранец.
Клара. Скоро я его увижу, Мартин, скоро... Подумать только, его
первого.
Мартин. Ты уверена, что Крамер привезет Лоренца?
Клара. Да, совершенно уверена. Крамер его привезет.
Мартин. Крамер всегда был хорошим другом. Еще в студенческие годы. Я им