"Руслан Белов. Сумасшедшая шахта" - читать интересную книгу автора

при очистке площадки под палатку, такой он был красавец, и большой
ярко-желтый паук Васька. И утром, когда я просыпался, разбуженный ударами
молотка по обрезку рельса (так наша повариха созывала нас к завтраку),
первым делом я видел склонившееся надо мной доброе лицо подсолнуха и
висевшего над ним Ваську...
Вечерами в моей палатке, а потом и в заменившем ее кубрике, собирались
шофера и студенты нашей партии. Мы болтали и играли в преферанс. И пили,
когда бог посылал. Над столом у нас висел уравновешенный на веревочке
топор, называвшийся дамокловым. Он задумчиво вращался над нашими головами,
как правило, сильно озадаченными очередным мизером Ани Гроссвальд, нашей
молодой специалистки. Но очень скоро партайгеноссе Карфагенов, выполнявший
также обязанности инженера по технике безопасности, тайно снял его в целях
ликвидации источника повышенной опасности. И через три дня Епифанцев
устроил мне истерику - всезнающий Карфагенов доложил ему, что вместо топора
на ниточке появилась записка: "Ушел к своим. Прощай!"
...На стенке кубрика я писал стихи, посвященные Марине, научной
сотруднице одной из наших полевых партий:

Вечер этот пройдет, завтра он будет другим,
В пепле костер умрет, в соснах растает дым...
Пламя шепчет: "Прощай, вечер этот пройдет.
В кружках дымится чай, завтра в них будет лед..."
Искры, искры в разлет - что-то костер сердит.
"Вечер этот пройдет" - он, распалясь, твердит.
Ты опустила глаза, но им рвануться в лет -
Лишь упадет роса вечер этот пройдет...

Правда, я начал их писать не Марине, а Ане Гроссвальд, крутившей
плодотворный роман с Лешей, одним из наших студентов-рабочих. Смешно было
смотреть, как Ира и Леша мяли друг другу ручки, сидя перед костром после
таежных маршрутов. Особенно если учесть, что Леша, перед тем как попасть в
мединститут, несколько лет работал санитаром в морге и любил рассказывать
вечерами об органокомплексах <Органокомплекс - содержимое нашей бренной
оболочки. Вырезается из головы и тела трупов подручными патологоанатомов
единым куском от языка до прямой кишки.> и неожиданно оживших желто-серых
мертвецах. Но потом я по уши влюбился в Марину и смог дотесать эти строки
до более или менее удобоваримых.
Когда Марина уехала в город к мужу, снизу я приписал другие:

Вечер этот прошел, он превратился в пыль.
Ветер ее нашел и над тайгою взмыл.
Солнце сникло в пыли, светит вчерашним сном.
Тени в одну слились, сосны стоят крестом.
В сумраке я забыл запах твоих волос.
Память распалась в пыль, ветер ее унес.
Скоро где-то вдали он обнимет тебя
И умчит в ковыли пылью ночь серебря...

Улыбнувшись этим стихам, вернее себе, когда-то писавшему их, я вышел
из кубрика и побрызгал на буйно разросшиеся вокруг одуванчики. Вернувшись,