"В.И.Белов. Плотницкие рассказы." - читать интересную книгу автора

дергать. Отец к делу их особо не приневоливал, да и сам, бывало, не
переломится на работе. Все больше рассуждал да на печке зимой грелся, а
летом не столько сено косил, сколько рыбу удил. Оне с моим отцом пришли с
японской войны в один день. Мой тятька хромой пришел и весь в дырках, как
решето, а Винькин отец целехонек. У нас и избы рядом стояли, и земли было
поровну - у обоих кот наплакал. Помню, мой тятька и давай Козонкова
уговаривать, чтобы, значит, на паях подсеку в лесу рубить. Козонков ему
говорит: "А на кой фур мне эта подсека? На мой век и прежних полос хватит.
А ежели сыновья вырастут, так пусть сами и смекают. Я им не мальчик, об
ихней доле заботиться". Так и не согласился Козонков. Отец у нас ту
подсеку один вырубил. Ночей, грешник, не спал, с глухим лесом сражался.
Сучья жег, пеньки корчевал по два лета. Посеял льну. Лен вырос - пуп
скрывает, помню, и в престольный праздник велел теребить, на гулянку не
отпустил. С этого льну он и лошадь - Карюху - завел новую, хорошую.
Бывало, берег ее, как невесту, даже и с пустого воза слезал, ежели в гору.
Только на ровном месте да под гору и садился на дровни. Ну, конечно, и нас
учил этому, - бывало, в галоп в поскотину век не прокатишься.
Ну, а Козонковы-братаны? Оне, бывало, свою Рыжуху, как собаку, батогом
дразнили. Хорошая была тоже лошадь, да довели, напоили один раз с пылу в
проруби. Рыжуха и стала худеть; помню, жалко ее, стоит она, бедная, стоит
и целыми часами плачет. Отец Козонков ее цыганам
[498]
и променял. Те ему дали в придачу поросенка-пудовичка. А выменял такого
одра, что не то что пахать, так и навоз-то возить на нем нельзя. Скоро
этот цыганский мерин и сдох от старости. Козонкову это хоть бы что, только
насвистывает. Бывало, доживет до тюки: кусать совсем нечего. Ну, и пошел
денег занимать. У одного займет, у другого, у четвертого займет да второму
отдаст, так и шло дело.
Один раз подкатило такое время, что у всех назанимал. Чисто место,
некуда больше идти. Остался один Федуленок. Пришел Козонков к Федуленку
денег взаймы просить. Маленькая печка в избе топится, сели они у печки,
цигарки свернули. Козонков денег попросил, достал из кармана спички.
Чиркнул спичку, прикурил. "Нет, Козонков, не дам я тебе денег взаймы!" -
Федуленок говорит. "Почему? - Козонков спрашивает. - Вроде я свой,
деревенский, и за море не убегу". - "За море не убежишь, сам знаю, только
не дам, и все". Сказал так Федуленок, уголек выгреб из печи, положил на
ладонь да от уголька и прикурил. "Вот, - говорит, - когда ты, Козонков,
научишься по-людски прикуривать, тогда и приходи. Тогда я слова не скажу,
из последних запасов выложу".
На что был справный мужик, иной год и трех коров держал, а прикурил от
уголька, спичку сберег. Так и не дал денег, а с Козонкова все как с гуся
вода. Пошел из избы. "Мне, - говорит, - и денег-то не надо было, это, -
говорит, - я твою натуру испытывал". Уж какое не надо!
Помню, нам с Винькой было уж по двенадцать годов, приходскую школу
окончили. Винька на своем гумне все ворота матюгами исписал, почерк у него
с малолетства как у земского начальника. Отец меня только под озимое
пахать выучил. Карюху запряг, меня к сохе поставил и говорит: "Вот тебе,
Олеша, земля, вот соха. Ежели к обеду не спашешь полосу, приду - уши все
до одного оборву". И сам в деревню ушел, он тогда этот, нынешний, дом
рубил. Я - велик ли еще - за соху-то снизу, сверху-то мал ростом. Но,