"Василий Белов. Час шестый ("Час шестый" #3) " - читать интересную книгу автора

спрашивал, какая родня Ивану Николаевичу жила в этом обшитом пятистенке.
Самовара золотарям не ставили... Бочки с вонючей жижей не разрешалось возить
по городу среди бела дня. Евграф приспособился ездить босиком, но вдруг Иван
Николаевич благословил ему старые, обсоюженные еще до революции, ссохшиеся
сапоги. Евграф и не ждал от него такого благодеяния! А когда получил в
конторе первые деньги за работу, то оказался и вовсе на седьмом небе! В тот
же день доложил начальству, что решил уезжать. Иван Николаевич уговаривал:
- Куды торопишься? Там дома-то тоже, поди-ко, не мед... Оставайся,
пашпорт выправим и фатеру подыщем.
Евграф при всех поклонился ему в пояс и ринулся на вокзал. Хватило
денег не только на билет, но еще и на радужного, пахнущего лаком, веселого
игрушечного петуха. Внук Виталька все время стоял в глазах, пока ехал
Миронов в поезде. На своей станции, где его судили за "сплотацию" и много
суток держали в поселковой бане, не стал он искать никаких подводных
попутчиков. В ночь пешком ударился Евграф к дому: к жене Марье, к дочке
Палашке, ко внуку Витальке... Уже на второй день, ближе к обеду, открылась
перед ним деревня Ольховица, и Евграф от души трижды перекрестился и вслух
произнес: "Слава тебе, Господи!" Он сошел с дороги и сел прямо в траву,
чтобы переобуться. Обе ноги были стерты до живого мяса. Он взял под мышку
золотарские сапоги. Пошел в Шибаниху босиком, напрямую вдоль реки. По дороге
он сорвал большой лист лопуха, сделал из него кулек и начал собирать
землянику для внука Витальки. Спелых ягод было еще мало, они покраснели
только с бочков. Евграф насчитал сорок штук, спрятал кулек в котомку. Начал
рвать с травяной обочины тоже едва народившиеся гигли. За этим занятием на
пустоши и застал его ехавший на телеге Иван Нечаев.
- Евграф да Анфимович, ты ли это? - Обрадованный Нечаев остановил
кобылу.
- Я! - распрямился и торжественно выдохнул Евграф. - Доброго
здоровьица, Иван да Федорович.
Нечаев спрыгнул с телеги и расцеловался с Евграфом.
- Садись! - Нечаев был рад Миронову как ребенок. - Да сними пинжак-то,
ведь жарко.
- Иванушко, пар-то костей не ломит!
Евграф взобрался на телегу. Нечаев погнал вскачь. Телега заприскакивала
на крупных камушках, лошадь вспотела.
- Иван да Федорович, останови, побереги животное! - взмолился Миронов.
Нечаев слегка приструнил кобылу и на ходу рассказал, что ездил в
Ольховицу за новыми косами:
- Вот ведь, Анфимович, как дело устроено. Кобыла-то нонче не моя,
колхозная. А к дому каждый день прибегает, встанет у крыльца и стоит,
плачет...
- Неужто?
- Вот, не сойти с места! Женка ей хлеба вынесет да и сама разревится...
Нечаев перевел кобылу на шаг.
- А чего Зырин-то, торгует ли? - меняя тему, спросил Евграф и снял свой
видавший виды зипун.
- Володя у нас опеть счетоводничает, лавку сдал Зойке Сопроновой. Ну, а
Зойка за товаром не ездит, Игнаха не разрешает.
- Это пошто эдак?
- А на передок слабовата! - рассмеялся Нечаев. - Слыхал ты, как он ее в