"Василий Белов. Час шестый ("Час шестый" #3) " - читать интересную книгу автора

Кешей договоримся, и дело в шляпе. Дадим ему в придачу корову стельную и
поселим Евграфа в Кешин дворец. Только в ем, во дворце-то, печь вроде бы
обвалилась, и пол выломан...
- Пиши, товарищ Миронов, заявление! - важно сказал Митька.
- Есть ишшо и церковная килья, в ней печь ядреная. - Володя в третий
раз подмигнул Евграфу. - Придется, правда, пробой вытаскивать. Ключа-то от
кильи у нас нет. А там панталоны остались после наставницы. Нехорошо
занимать чужую-то избу...
- Проживу и в овине! - не стерпел Евграф зыринских шуток, хлопнул в
сердцах конторской дверью и уже не слышал, что еще сказал председатель, не
понимавший зыринского зубоскальства.
С Игнахой Сопроновым насчет избы и говорить было нечего.
Зырин упомянул церковную келью, намекая на председательскую женитьбу.
Вся деревня давно знала о планах Митьки жениться на Марье Александровне.
Сперва Куземкин навострил было глаз на Тоньку-пигалицу, но с приездом из
Ленинграда Васьки Пачина надежда на Тоньку лопнула. Начал всерьез подумывать
Митя насчет наставницы. Но та, лишь занятия кончились, на все лето укатила к
сестре в Вологду. Келья действительно стояла пустая и на замке. Шутник Зырин
сватал Куземкину то Палашку Евграфову (дескать, эта уже с готовым ребенком,
не надо и трудиться в первую ночь), то Ольховскую Степаниду. Однажды
предложил он Митьке единоличницу Самовариху. Тут уж Куземкин с матюгами
вышел из себя, рассердился на своего счетовода: "Погляжу вот я, сам-то какую
прынцессу выберешь. Ежели на выселенку надия, дак здря! Не вытянешь ты с нею
партейной классовой линии. Отправят тебя из счетоводов да прямиком в
Соловки!" А Зырин по ширинке похлопал и говорит: "Вот моя главная линия! На
Соловки поезжай сам, ежели охота".
Нет, не сговорился Евграф с колхозными командирами насчет своего
будущего. Где жить? Спасибо Самоварихе: баба пустила Марью с Палашкой да еще
и с малым дитем. Пока не гонит. Говорят, и Жучкове семейство жило у нее
какое-то время. Вот был колхоз дак колхоз! Хоть и большая изба, но
неизвестно, как они там все помещались.
А и нынче, разве это дело? В сенокос-то и на верхнем сарае либо в
сеннике можно проспать, а ну-ко зима? Сегодня вон пришла очередь пастуха
Гурю кормить. К ночи и тот придет. Утром чуть свет подымется с ним вся бабья
оравушка. Девчушку разбудят...
С такими невеселыми думами Евграф брел от конторы в сторону
Самоварихиной клетины.
Вечер был тихий, теплый. Комары толклись. Еще больше их стало, когда
пастух Гуря разложил в прогоне завор и пропустил стадо в деревню. Оно
привело за собой тучи оводов и слепней. Коровы входили в деревенскую улицу
тихо и важно, как на параде. Сытые, уставшие за день, измученные
кровожадными оводами. Телята с овцами первые бросились к своим подворьям.
Что тут поднялось по всей Шибанихе! Крики баб и ребячьи в каждом заулке,
звуки железных ботал, блеяние, мычанье... Коровы вставали прямо к своим
крылечкам, терпеливо ждали болыпух с подойниками, детки березовыми веничками
обороняли скотину от комаров, чтобы матери подоили коров. Запахло молоком и
коровьим потом, заоткрывались воротницы дворных широких проемов. Через час
все стихло, и шибановская деревня опустела. Редко-редко басом проблеет
какой-нибудь беспутный баран...
Лишь после всего этого старик Новожил пропустил в деревню колхозное