"Эдуард Белтов. Второй фронт Иосифа Сталина (полит.)" - читать интересную книгу автора

свою 25-летнюю внучку, с которой жила. Последним страхом в жизни
Соколовской был страх, что ее внучку тоже возьмут. Мне было тяжело тянуть
ее за собой, и я сама стала падать. Она говорит: "Ну, отдохни немного, я
пойду одна". И тут же отстала на два метра. Мы шли ппппйпними. Когда я
почувствовала, что она последними.
Когда я почувствовала, что она отстала, я обернулась, хотела взять ее-и
увидела, как ее убили. Ее закололи штыком. Со спины. Она не видела. Но,
видно, хорошо закололи. Она даже не шелохнулась. После я думала, что она
умерла более легкой смертью, чем все остальные. Она не видела этого штыка.
Она не успела испугаться.

...На этапе, когда мы уже дошли до Аджамки или Верблюжки - это два села
между Кировоградом и Александрией, - нам в первый раз за два дня давали
кашу. Там колхоз в огромных котлах варил кашу. Но взять эту кашу нам было
не во что. Я прошу прощения за ненужную подробность, но - чтобы вы имели
представление. У одной женщины и у меня был большой номер бюстгальтера. И
вот мы решили взять эту кашу в два бюстгальтера - мой и ее. Потому что у
других женщин были маленькие номера. Посуды ни у кого никакой не было, и
горячую кашу хоть в руки бери, хоть как, а все были голодные. И всех нас
поразило, что когда я подошла к этой женщине и сказала, что мы хотим взять
кашу в ее бюстгальтер, она ответила, что нет, бюстгальтер она не может
дать. "Почему?" - "Мне он нужен".
Ну, настаивать никто не стал. Но ни у кого больше ничего не было.
Поэтому со мной пошла другая женщина и набрала каши в подол.
Когда мы вернулись, стали думать, как эту кашу разделить, как есть...
Женщина, которая несла кашу в подоле, села, мы уселись вокруг нее и стали
есть прямо из подола. Как скоты. Сначала ели из подола, потом - из моего
бюстгальтера. Потом я этот бюстгальтер так и надела - немытым...
...Немцы проходили на своих мотоциклах в день по сотне километров, мы
же при большом напряжении проходили по сорок-пятьдесят. И когда немцы нас
настигали, когда они были уже совсем близко, нас заставляли бежать.
Конвойные тоже бежали, но по обочине, в кукурузе. Они менялись каждые
полчаса или каждый час; одни отдыхали на машине, а другие бежали со своими
овчарками. Они бежали в кукурузе, чтобы их не было видно, чтобы их не
убили. Когда бомбили, нас с дороги не снимали, просто окрик: "Ложись!" Мы
ложились на дорогу. Но я не помню ни одного случая, чтобы в этап попала
бомба.
Весь этап прошла со мной Маруся Кацамай.
Марусю привезли в Кировоградскую тюрьму, когда вся тюрьма была, по
существу, эвакуирована. Остался тот последний этап, который администрация,
вероятно, не решалась полностью уничтожить. Маруся приехала с ребенком.
Ребенка этого она родила в 36 лет. Косы у нее были длинные, толстенные,
цвета льна - такого с желтизной, с золотом. Она очень высоко голову
держала - косы оттягивали. И глаза ее были такой голубизны - как будто вы
в небо глядели.
Я разговорилась с ней - и очень удивилась: деревенская женщина, а
прекрасно знает Толстого, Достоевского... Полуграмотная женщина, а столько
читала! А ее отношение, ее понимание, ее ум...
Когда ее привезли в Кировоградскую тюрьму, администрация не знала, что
с ней делать. Она с ребенком - как ее взять? Был июль. Жара невыносимая.