"Сергей Беляев. Радиомозг" - читать интересную книгу автора

- Парижане - болтливый народ, - сказал Пьер. -И ты, Франсуа, не
представляешь исключения из этого общего правила...
Франсуа не остался в долгу.
- А бретонцы жуют вечную жвачку и думают, что это-философия.
Рассматривание заводской калитки № 9 в то время, когда надо идти к
тетушке Генриэтте насыщаться, я считаю идиотизмом... Не так ли, старина?.
Идем, а то нам останутся одни объедки...
Пьер шагал рядом е Мишелем и бросал угрюмые слова, которые вырывались из
угла его рта вместе с клубами табачного дыма.
- Ты вглядись как-нибудь в фасад нашего фабричного здания. Колоссальный
корпус с этими решетчатыми тюремными окнами... О-о... Да это же морда,
красная окровавленная морда Дьявола-Капитала... Многоглазый страшный
Дьявол... Две фабричные трубы-это рога его. А двенадцать занумерованных
выходов - это пасти дьявольские... Каждый день смотрю я на фабрику, и у
меня в груди озлобление и ужас... Сейчас смотрел... Из калитки, как из
пасти своей, изрыгает Дьявол-Капитал нас... тебя, меня... Отжимает там, у
себя, в своем брюхе. Капитал отжимает от нас все, все, чем мы живы, чем
дышим... А взамен - бумажные франки, которые будут падать до
бесконечности...
- Ты наслушался анархистов, бедняжка, - отозвался Франсуа, который шел за
Пьером и слышал его слова. Все это очень хорошо, но надо же кушать, мой
друг. Пойми: надо кушать...
- Ты не столько кушаешь, сколько пьешь, Франсуа,- чуть обернулся Пьер и
переложил трубку в другой угол рта. - Но и обильное питье, я думаю, не
настолько залило твои мозги, чтобы ты перестал понимать, что парочка
хороших бомб...
Франсуа толкнул Пьера в спину.
- Не так громко, милый друг. Сзади идет Альберт, и это мне не нравится...
У него скверная манера подслушивать... А слышит он чуть ли не за километр
любой разговор, о чем шепчутся такие бунтари, как Пьер... У Альберта в
каждом ухе по радиоусилителю, честное слово. И, кроме того, он в
приятельских отношениях с синими мундирами. Поэтому - тише...
Мишель не слушал завязавшегося между Франсуа и Пьером спора. Он шагал по
сбитым плитам тротуара, мимо заборов и больших грязных домов, в которых,
он знал, гнездились нищета и беспомощность. Полуголые ребятишки визжали и
баловались в канавах, которыми отделялся тротуар от вымощенной дороги.
Старухи, покрытые черными косынками, сидели на табуретах у входов в
жилища, вязали бесконечные вязанья и грелись скупым теплом закатного
солнца. Проститутки стояли вдоль тротуара, как часовые, перекидывались
замечаниями одна с другой, подмигивали возвращавшимся с работы мужчинам:
- Пойдем?!
Сбоку из шести переулков на большую улицу выливались потоки кончивших свой
трудовой день рабочих. Пыль из-под тысяч ног золотой паутиной дрожала под
солнцем. Автомобили мчались посередине улицы, и там пыль стояла как
монументальная стена, нарочно вылепленная из клубастых пышных облаков.
Харчевни и кухмистерские зевали широко распахнутыми дверями, чадили,
щекотали ноздри прохожих, звали насыщаться. Пахло жирной пылью и горелым
салом. На предместье надвигался будничный вечер.
В полутемной низкой харчевне, носившей громкое название "Золотой павлин",
зажгли газ. Трепетное пламя четырьмя язычками гускло моргало в прокуренном