"Андрей Белый. На рубеже двух столетий (Воспоминания в 3-х кн., Книга 1) " - читать интересную книгу авторарубеже двух столетий", "Начало века" и "Между двух революций" - лучшее, что
написано Белым после "Петербурга", - утверждает автор первой советской книги о Белом Л. К. Долгополов. - Мы многого не знали бы о литературном движении рубежа веков, если бы эта трилогия не была написана, - несмотря на ее чисто литературный характер. (...) Белый создал обобщающий образ времени - катастрофического, чреватого взрывами и потрясениями мирового масштаба и значения, хотя описал одну только сторону, одну линию литературного движения начала века" [Долгополов Л. Андрей Белый и его роман "Петербург". Л., 1988, с. 401]. Сходного мнения придерживается и Л. Флейшман, автор работы о мемуарах Белого в американской коллективной монографии о русском писателе: "Никакие другие опубликованные мемуары, касающиеся русской литературы модернизма, не могут соперничать с мемуарами Белого по богатству информации, по широте изображения литературной жизни или по тому вкладу, который сделал их автор в развитие русского символизма" [Fleishman L. Bely's Memoirs. - "Andrey Bely. Spirit of Symbolism". Ed. by John E. Malmstad. Ithaca, Cornell University Press, 1987, p. 218]. Эти суждения в корректировках и оговорках не нуждаются. Действительно, мемуарная трилогия Белого являет собою грандиозную многофигурную композицию, дающую отчетливое представление не только о конкретных лицах и событиях, но и о целых социально-исторических группах лиц - о московской ученой интеллигенции последней трети ХГХ века, о контингенте гимназических преподавателей и учащихся, о профессорском составе Московского университета, о носителях "нового религиозного сознания" и т. д. Так, первая книга мемуарной трилогии, "На рубеже двух столетий", предлагает красочную панораму жизни московской университетской среды 1880 - 1890-х гг.; Белому важно было либерально-позитивистского мира, оставившие неизгладимый след в его биографии и биографии его поколения, - но написанное им по значимости выходит далеко за пределы анализа духовных и бытовых истоков собственной личности, приобретая самое широкое значение: недаром о Белом говорят как о полномочном историографе и бытописателе такого специфического социально-общественного явления, как "профессорская культура", историографе, указавшем и на "наступивший кризис этой культуры" [Кантор В. Русское искусство и "профессорская культура". - Вопросы литературы, 1978, № 3, с. 159]. Что же касается истории русского символизма, то легче перечислить лиц, обойденных вниманием Белого, чем назвать тех, кто - подробно или бегло - изображен в его мемуарах. Обладая избирательной, своеобразной до экстравагантности, но чрезвычайно острой, цепкой и устойчивой памятью, позволявшей много лет спустя довольно точно (почти не ошибаясь даже в указаниях месяцев и дней) и дифференцированно реконструировать события и умонастроения, с одной стороны, с другой - имея за плечами чрезвычайно активно и насыщенно прожитую жизнь, изобиловавшую встречами, странствиями, разного рода коллективными предприятиями, пребывая всегда в гуще людей, Белый сумел создать из хроники своей жизни, своих исканий, литературных и нелитературных деяний многокрасочную картину пережитой исторической эпохи. П. Антокольский указывал на естественный сплав в мемуарах Белого "былого" с позднейшими думами о былом, на редкое единство этого сплава из былых увлечений и позднейших оценок [Антокольский П. Валерий Брюсов. - В кн.: Брюсов В. Собр. соч. в 7-ми т., т. 1. М., 1973, с. 13]. Ассоциация с прославленной книгой Герцена при обращении к мемуарной |
|
|