"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автора

- Ты будешь смеяться, но зовут его Сергеем. Хороший парень.
Отец отодвинул тарелку, встал, подошел к окну, закурил. Они молчали
несколько минут, тихо гудел кондиционер. Пришел официант, принес горячее в
серебряных кастрюльках. Или в мельхиоровых.
- Я тебе одну вещь скажу. - Егор встал и пошел по периметру комнаты. -
Когда мы с тобой виделись в последний раз, помнишь? Ты мне втолковывал, что
такое в жизни бывает, и вообще... И ты курил, помнишь? Лето было, мы сидели
во дворе... Ты докурил, бросил бычок и ушел. Все. Навсегда. А я его
подобрал, этот окурок, и в карман спрятал. И носил его там, пока он в труху
не стерся. Потому что это был твой окурок! Я никак понять не мог - почему? -
продолжал он. - При чем здесь я-то? Я-то в чем виноват? - Он упал в
кресло. - А теперь мне почти сорок и тебе шестьдесят два, у нас дети
ровесники. И мне нечего тебе сказать, потому что я стал таким же.
Он снял очки и принялся вытирать их большим белым платком. Я молчала.
Отец молчал тоже, отвернувшись к окну.
- Он сказал тебе, что я ученый? - Егор надел очки и повернулся ко
мне. - Насколько я понимаю, о том, что я твой брат, он тебе не сказал?
Мне никто никогда не говорил ни о каком брате. Я знала, что отец был
женат дважды до того, как женился на моей матери. Но я понятия не имела о
том, что на другом краю света у меня может быть брат - очкастый, старый,
чужой. Это было похоже на сцену из мексиканского сериала.
- Извини, - сказал Егор тихо. - Я столько лет мечтал о том, как мы
встретимся. . Мечтал, чтобы ты узнал о моих успехах... Страшно не хотел
повторять твоих ошибок. Мама говорила, у тебя было огромное будущее, но ты
сам его загубил. Я дал себе слово, что у меня все будет по-другому. И когда
я разводился, мать ходила к моей жене плакать и просить, чтобы она позволила
мне видеться с Сережкой. Мать ведь сильно раскаивалась потом, что запретила
тебе со мной встречаться, не хотела, чтобы я тоже отвык от своего сына... Но
это, наверное, единственное, в чем я тебя не повторил.
- Да нет. - Отец осторожно умял окурок в серебряной пепельнице. - Ты
делаешь свое дело - а это-, похоже, самое главное для мужчины. Вот у меня
сейчас ничего не осталось. Кроме вас. Я все мечтал что-то сделать, что-то
большое и важное, - и не сделал ничего. Я любил сначала одну, потом другую,
потом третью - и ни одну из них не сумел уберечь, ни одну не сделал
счастливой... И оказалось, что вот они, двое моих детей - и это все, и
ничего больше я после себя не оставлю... Совсем недавно мне Сашка сказала:
"Ты считаешь себя порядочным потому, что не можешь считать сильным". И она
права, представляешь, права! Я могу послать к черту все свое образование,
все свои амбиции и нереализованные планы, потому что ни с ними, ни без них
ничего не стою, Егор, ничего! Я боюсь жизни, которая творится вокруг, я
боюсь признаться себе, что дело не в том, сколько вокруг подонков и
бесчестных людей, а в том, что это я, отдельно взятый старый дурак, попросту
бездарно просрал свою жизнь! Ведь были у меня какие-то свои мысли, свои
идеи - за шестьдесят лет я не нашел времени написать что-нибудь стоящее, все
пропало в бесплодных разговорах... У меня было важное, серьезное дело - я
учил молодь, открывал им двери в мир знаний, будь они неладны, эти двери!..
И это я бросил, как только стало трудно. Я пытался заработать, чтобы
обеспечить хотя бы Сашкино будущее, не получилось ничего. Ничего не смог,
даже вас не смог вырастить. Никаких результатов, никаких следов, как будто
меня вообще не было... - Отец помолчал, собираясь с мыслями. - И я решил