"Артем Белоглазов, Лев Жаков. Да в полымя " - читать интересную книгу автора

зацикленный на обиде и желании отомстить.
Каким он был ребенком, я почему-то забыл, а других и подавно. Все они
слились в одного кошмарного младенца с лицом дряхлого старика. Кое-кто из
них докучал мне время от времени, это было неприятно, но терпимо. Я
вымученно улыбался и просил прощения, вместо того, чтобы заорать: "Иди к
черту, дурак, и наслаждайся жизнью! Если б не я, твой обугленный труп давно
закопали на кладбище!" Но я молчал.
Ясно, благодарности они не испытывали. Как и больные гангреной к
хирургу, который ампутировал им ногу или руку - спас и сделал инвалидом. Но
ведь лучше жить, чем сгореть заживо? Три, четыре, в крайнем случае, надцать
лет - велика ли плата? Я снова и снова переживал ядовитые, желчные вопросы.
"Скольким детям вы испортили жизнь? Неужели вас ни разу не мучила
совесть?" Совесть? Да разве у меня есть выбор?!
Наперерез выбежал какой-то зачуханный репортеришка. Вырос
грибом-поганкой. У-у, мразь. И где их берут? Я надеялся, что слава
"Феникса" - так окрестил меня один высокоученый идиот, а кретины в
масс-медиа радостно подхватили - давно растворилась в других популярных
скандалах. И право задавать вопросы принадлежит исключительно "крестникам".
Каждый раз надеялся. Зря. Репортер бойко затараторил многажды повторенное и
говоренное. Оператор, такой же плюгавый, взял нас в прицел камеры. Меня с
пеной на губах распинали на столбе общественного мнения. Убогий репертуар
журналистов не блистал новизной: вопросы с подковыркой, навешивание ярлыков,
ехидный, панибратский тон. Я был сыт этим по горло.
- На Ленинском проспекте горит девятиэтажный жилой дом. - Бледный, с
неопрятными длинными волосами, - и впрямь поганка! - репортер загородил мне
дорогу и бубнил, не переставая. - И вновь известный спасатель Олег Николаев
приехал вызволять людей из огня. Как всегда, он бодр и весел, как всегда,
его не тревожат мысли о том, что своими действиями он отбирает у людей годы
жизни. Пять, десять, а то и - страшно подумать! - двадцать лет! Вдумайтесь в
цифры! Сколько за это время можно было бы сделать! Прочувствовать! Пережить!
Но Николаеву все нипочем, ему плевать на людей, на конкретных людей - он
просто и грубо делает свою работу, заявляя, что выполняет долг перед
человечеством! А ведь он даже не профессионал. Вместо того чтобы держаться
от пожаров подальше и предоставить спасение людей тем, кто действительно в
этом разбирается, Николаев упрямо лезет в пекло! Олег, не скажете ли нашим
телезрителям...
Я грубо оттолкнул руку с микрофоном - цифра "5" на картонном ободке, -
который он сунул мне прямо в нос. Врет и не краснеет: десять и двадцать лет!
Любят брать исключения. Конечно, три-пять разве сенсация?! Был бы автомат -
пристрелил гниду, хотя... могу и по-другому. Должен понимать, чем рискует.
Но знает, подлец, - не трону.
Ритм, звучавший во мне, взвился стремительным броском - аллегро!
престо! престиссимо! - и оборвался. Хлопок. Тишина. Так истребитель
преодолевает сверхзвуковой барьер. Я "включился". Спустя мгновение вернулись
звуки - медленные, журчащие. Лицо щелкопера стало неподвижным: театральная
маска с прорезями глаз и рта. Рот закрывался - плавно, тягуче, будто через
силу.
Пожарные расчеты снимали людей с шестого этажа: ребята двигались как в
замедленной съемке, нехотя шевеля руками. Ускорение нарастало: полураздетые
жители замерли, ветер не трепал их одежду; языки огня лениво взметались и