"Тонино Бенаквиста. Мясорубка для маленьких девочек" - читать интересную книгу автора

ничего.
На переднем сиденье маячили два силуэта. В ночной темноте трудно было
разобрать, кто это. Я только понял, что не фараоны и не те, другие. Всего
только пара напутанных путешественников, которые не знали, как им
реагировать. Дверца со стороны пассажира не открывалась мучительно долго;
наконец оттуда кто-то осторожно вылез.
- Не выходи! - прокричал женский голос с водительского места.
Однако человек не послушался и подошел к Гроберу. Медленно. Это тоже
была женщина. С головой закутанная в длинную пеструю шаль.
Что-то в ней было знакомое - то ли губы, то ли глаза. Мне сразу же
показалось, что я уже видел это лицо. Отмеченное вечной красотой.
И впервые с тех пор, как я сел рядом с Гробером, распростертым на
земле, меня начала бить дрожь. Горячая дрожь, пронзившая все мое тело.
Женщина нагнулась над моим другом и долго смотрела на него. Потом
легким движением плеч сбросила шаль с головы. И тут мы с Гробером не
поверили своим глазам.
Она молча опустилась перед ним на колени. Гробер из последних сил
чуточку приподнялся. Она помогла ему, обняв и прижав к себе.
Глаза Гробера засияли от восторга, он взглянул на меня. Всего на один
миг. И тут же веки его сомкнулись.
Дама поцеловала его в лоб и бережно опустила наземь. Потом встала на
ноги.
- Иди сюда, Урсула! Я боюсь!
Она вновь накинула шаль на голову и открыла дверцу, даже не взглянув в
мою сторону. Машина исчезла вдали, за поворотом шоссе.
А я долго еще сидел, глядя в небо и отыскивая среди созвездий
счастливую звезду Гробера. По статистике, найти ее там у меня был, наверное,
всего один шанс на много миллиардов.

РЕКВИЕМ ДЛЯ ВЕРХНЕГО ЖИЛЬЦА

Я оставил телевизор включенным, опасаясь тишины, чтобы создать для себя
иллюзию обыкновенного, ничем не выдающегося вечера и заглушить идиотское
кваканье, доносившееся из квартиры сверху. На какой-то момент я заколебался,
раздумывая, не лучше ли вставить листок бумаги в старенькую Olivetti, но
потом все-таки склонился к традиционному писанию от руки. Я не имею права
оставлять тем, кто меня любил, неровные подслеповатые знаки, холодные и
безликие, как циркуляр. Тем более что на машинке западает буква "н", а мне
она наверняка понадобится. Те, кто будет меня читать, заслуживают, чтобы мои
последние строки были начертаны моей рукой, чтобы мой сердечный трепет, мои
колебания, моя жажда абсолюта запечатлелись в этих буквах, ибо только
дрожащая человеческая рука способна передать одновременно и колебания, и
абсолют.
Я порылся в ящике стола, но не нашел там ничего, кроме зеленого
фломастера. С острым кончиком. Нет, я не могу так оскорбить их. Пришлось
обшарить всю квартиру, вывернуть все карманы и раскрыть все шкафчики на
кухне. Карандаш со свинцовым грифелем, заложенный в блокнот для записи
покупок? Это выглядело бы оскорблением: черный жирный грифель, стирающийся
от легкого прикосновения резинки, - и вот так запросто можно стереть всю мою
жизнь?!