"Тонино Бенаквиста. Мясорубка для маленьких девочек" - читать интересную книгу автораничего.
На переднем сиденье маячили два силуэта. В ночной темноте трудно было разобрать, кто это. Я только понял, что не фараоны и не те, другие. Всего только пара напутанных путешественников, которые не знали, как им реагировать. Дверца со стороны пассажира не открывалась мучительно долго; наконец оттуда кто-то осторожно вылез. - Не выходи! - прокричал женский голос с водительского места. Однако человек не послушался и подошел к Гроберу. Медленно. Это тоже была женщина. С головой закутанная в длинную пеструю шаль. Что-то в ней было знакомое - то ли губы, то ли глаза. Мне сразу же показалось, что я уже видел это лицо. Отмеченное вечной красотой. И впервые с тех пор, как я сел рядом с Гробером, распростертым на земле, меня начала бить дрожь. Горячая дрожь, пронзившая все мое тело. Женщина нагнулась над моим другом и долго смотрела на него. Потом легким движением плеч сбросила шаль с головы. И тут мы с Гробером не поверили своим глазам. Она молча опустилась перед ним на колени. Гробер из последних сил чуточку приподнялся. Она помогла ему, обняв и прижав к себе. Глаза Гробера засияли от восторга, он взглянул на меня. Всего на один миг. И тут же веки его сомкнулись. Дама поцеловала его в лоб и бережно опустила наземь. Потом встала на ноги. - Иди сюда, Урсула! Я боюсь! Она вновь накинула шаль на голову и открыла дверцу, даже не взглянув в мою сторону. Машина исчезла вдали, за поворотом шоссе. счастливую звезду Гробера. По статистике, найти ее там у меня был, наверное, всего один шанс на много миллиардов. РЕКВИЕМ ДЛЯ ВЕРХНЕГО ЖИЛЬЦА Я оставил телевизор включенным, опасаясь тишины, чтобы создать для себя иллюзию обыкновенного, ничем не выдающегося вечера и заглушить идиотское кваканье, доносившееся из квартиры сверху. На какой-то момент я заколебался, раздумывая, не лучше ли вставить листок бумаги в старенькую Olivetti, но потом все-таки склонился к традиционному писанию от руки. Я не имею права оставлять тем, кто меня любил, неровные подслеповатые знаки, холодные и безликие, как циркуляр. Тем более что на машинке западает буква "н", а мне она наверняка понадобится. Те, кто будет меня читать, заслуживают, чтобы мои последние строки были начертаны моей рукой, чтобы мой сердечный трепет, мои колебания, моя жажда абсолюта запечатлелись в этих буквах, ибо только дрожащая человеческая рука способна передать одновременно и колебания, и абсолют. Я порылся в ящике стола, но не нашел там ничего, кроме зеленого фломастера. С острым кончиком. Нет, я не могу так оскорбить их. Пришлось обшарить всю квартиру, вывернуть все карманы и раскрыть все шкафчики на кухне. Карандаш со свинцовым грифелем, заложенный в блокнот для записи покупок? Это выглядело бы оскорблением: черный жирный грифель, стирающийся от легкого прикосновения резинки, - и вот так запросто можно стереть всю мою жизнь?! |
|
|