"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

развлечением, особенно в обеих столицах. Гулянье это соответствовало тому,
что в западной Европе называется фуарами, ярмарками. Во многих отношениях
наши эти развлечения и были копиями того, что было выработано на Западе, но
все же и всему заморскому был придан у нас специфический "русский дух". На
этих гуляньях веселье было более буйного, более стихийного характера. Кроме
того, здесь можно было видеть и много своеобразного, местного, чего-то
ультра потешного и живописного. Да и пьяных шаталось здесь больше, чем
где-либо в Европе и они были более шумные, буйные, а то и страшные.
Поголовное пьянство простого люда, остававшегося под вечер настоящим
хозяином тех площадей, что отводились под эти забавы, придавало им какой-то
прямо таки демонически-ухарский характер, прекрасно переданный в четвертой
картине "Петрушки" Стравинского.
Что мои первые воспоминания о балаганах относятся определенно к
Масляной 1874 года, когда мне еще не минуло четырех лет, находит себе
подтверждение в том, что в компании тех "больших", которые потащили меня
карапуза на балаганы, был и мой брат Иша, а он скончался как раз осенью того
же года. Иша, бывший на десять лет старше меня, проявлял ко мне
исключительную нежность, умел возбуждать во мне разные восторги и сам совсем
по-детски, делился со мной впечатлениями. Потому и память о нем сохранилась
у меня с совершенной ясностью. Я помню, точно это было месяц назад, что как
раз в этот далекий, упоительный для меня день моего первого выезда на
балаганы Иша беспрестанно пекся обо мне, поправлял мой башлык, следил за
тем, чтобы пальтишко мое было застегнуто, и он же взял меня к себе на
колени, когда оказалось, что сидевшая перед нами в театре Егарева публика
несколько заслонила от меня сцену.
1874 год был последним (или предпоследним) годом устройства балаганов
на Адмиралтейской площади, примыкавшей к площади Зимнего Дворца. Уже на это
одно стоит обратить внимание. В те годы, с самого времени царствования
Николая Павловича, считающегося таким притеснителем народной самобытности,
масляничная ярмарка с ее гомоном и всяческим неистовством, происходила под
самыми окнами царской резиденции, что особенно ярко выражало
патриархальность всего тогдашнего быта. Затем, в 1875 году, балаганы были
перенесены на Царицын Луг, где они устраивались приблизительно до 1896
года... Это удаление от дворца означало, пожалуй, известную опалу, однако и
на Царицыном лугу балаганы продолжали пребывать в центре столицы и даже в
парадной ее части - у самого Летнего Сада.
Мне именно хочется про Масляницу 1874 года рассказать с самого начала
все как это было с самого еще утра. Я вижу себя в нашей большой детской,
выходившей тремя окнами на улицу. Она озарена белым отблеском снега,
выпавшего за ночь и залита боковыми лучами утреннего солнца. Весело трещат в
печке березовые дрова. Осторожно шлепает в своих мягких туфлях нянька,
приготовляя все для моего вставанья. На улице до странности тихо: ни шагов,
ни топота копыт, ни грохота колес - все заглушает густой снежный ковер. Но
изредка возникает новое для уха серебристое дребезжание: это приехали
"вейки" чухонцы; это звенят бубенчики, которыми увешана их сбруя. "Если
будешь пай, говорит няня, - то и тебя повезут на вейке по городу кататься,
да и на балаганы".
Кто помнит теперь, что такое были вейки? Между тем они, хоть и на
короткий срок (всего на неделю) становились очень важным элементом
петербургской улицы. Вейками назывались те финны, "чухонцы", которые, по