"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора Я: Кажется, да.
- Есть вещь, которую я хочу вам сказать, но не могу. Надо, чтобы вы догадались. - Хорошо. - Теперь отвечайте: да или нет? Сердце мое стучало. - Да... Но не Евгению Ивановичу суждено было дать поворот моей жизни, а все тому же бледнолицему, придурковатому Митеньке: Евгений Иванович уехал в Москву и больше не вернулся. Надежд моих по части моего с ним замужества он не оправдал. В ту зиму, когда я вспоминала мой с ним разговор и все надеялась, что он напишет, что он приедет, мне иногда начинало казаться, что он вовсе не объяснялся мне в любви, что он имел в виду нечто совсем другое: например, попросить меня, чтобы я дала ему взаймы немножко денег или чтобы передала привет от него кому-нибудь, к кому он, может быть, неравнодушен. Но Бог с ним! Обратимся к знакомству, ставшему для меня "роковым". Зимой 1919 года Митенька свел меня с Марией Николаевной Травиной. II Мне было восемнадцать лет. Я окончила консерваторию. Я не была ни умна, ни красива; у меня не было ни дорогих платьев, ни выдающегося таланта. Словом, я ничего собой не представляла. Начинался голод. Мечта мамы о том, что я буду давать уроки музыки, не осуществлялась - уроков теперь едва музыкальных вечерах, на заводах и в клубах. Помню, несколько раз - за мыло и сало - ездила я куда-то в Гавань и ночь напролет играла танцы. Потом подошла регулярная работа - по субботам - за хлеб и сахар - в железнодорожном клубе при Николаевских мастерских. Сперва я играла "Интернационал", потом Баха, потом Римского-Корсакова, потом Бетховена, потом "хоралы" Митеньки (входившие тогда в моду). Но одной субботней работой я прожить не могла. И я нашла певца, которому нужна была аккомпаниаторша - это у меня отнимало три часа каждый день - путь был длинен, трамваев не было. Но пока он провел меня по каким-то казенным ведомостям для получения пайка, прошло более двух месяцев. Наконец, и это устроилось. Певец был когда-то довольно известным баритоном. Сейчас ему было под семьдесят, пахло от него махоркой и погребом, руки у него были черные от работы на кухне и колки дров. Он так худел, что одежда с каждым месяцем заметно обвисала на нем, отрывались пуговицы, протирались локти и колени. Он никогда не мылся, только изредка брил подбородок и губу, и тогда так пудрился, что весь обсыпался. И мне казалось, что это сыплется с него штукатурка, как из старой, рушащейся стены, и пахнет от него не погребом, а просто сырой землей. - Сонечка, - говорил он мне, - что вы какая-то тоненькая? Одной молодостью ничего не возьмешь. Нужны формы, формы! А у вас лапка куриная, ножка козья, грудка кошачья. Ах, что с вами будет, детинька моя, при такой фигурке! Он искренне сокрушался о моем будущем. Я же была довольна, что научилась с ним репертуару и приношу домой мешки с провизией... Однажды |
|
|