"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

знает... Откуда такое у меня сознание правоты? Может быть, это у всех оно,
да только другие по лицемерию скрывают?
Я хотела ей ответить. Долго думала и сказала:
- Есть такие люди. Великолепие в них какое-то. Рядом с ними страшновато
немножко (ничего, Мария Николаевна, вы всерьез не принимайте). Изменить,
искалечить их редко что может (это если предположить, что мы, все остальные,
калеки)... Я не могу выразить: счастливый человек, он как-то надо всем живет
(ну и давит слегка, конечно). И этого ему и прощать не надо, это у него как
здоровье, как красота.
Она подумала и ответила, улыбаясь:
- А вы все-таки, Сонечка, простите.
И мы обе замолчали. О, как недосягаема она опять становилась для меня
этой улыбкой!
И вот наступил день нашего расставания: было лето, окна были открыты
настежь, квартира была сдана, мебель перевезли на склад; Мария Николаевна
уезжала в Америку с Бером, подписав контракт на два года.
Ничто не напоминало больше жизни при Павле Федоровиче. Мария Николаевна
постепенно развязалась со всеми своими прежними знакомыми, бросила дела
Павла Федоровича на произвол судьбы, бросила приемы, выезды, денежные
расчеты. Она надеялась теперь только на себя, и от этой самостоятельности
еще больше окрепла и помолодела; в ней появилась прелесть, какая бывает в
независимых женщинах, на которых "общество" махнуло рукой и которые на это
отвечают "обществу" полным равнодушием. Она много работала в последнее время
и со мной, и с Бером. Я теперь хорошо знала этого человека. Он перестал быть
для меня загадкой.
Он весь был в будущем, и не потому, что перед ним была какая-то
"карьера" или он был одарен каким-нибудь талантом. Ему едва исполнилось в то
время тридцать лет. То был человек молчаливый, горячий и очень нервный, -
понимавший даже случайного собеседника с полуслова и легко угадывающий мысли
близкого человека. Эта какая-то сверхъестественная чуткость заменяла ему все
остальные свойства: в музыке - музыкальность, в жизни - практическую хватку.
Он ничего не "обещал", но глядя на него, думая о нем, казалось (и не мне
одной), что ему предстоит, быть может, судьба не вполне обыкновенная.
Теперь он становился постепенно аккомпаниатором, а заодно импресарио
Травиной. И он должен был в скором времени стать ее мужем. Как это очень
редко бывает, в этой любви сквозила какая-то глубокая, верная правда, где не
было места ни их ревности, ни нашим сомнениям. Мария Николаевна его
любила... Впрочем, мне казалось порой, что она и без любви была бы
счастлива - ей, право, не нужен был никто. Но его она любила.
Они уезжали, а я - переселялась в отель. Я искала работы. Мария
Николаевна дала мне обещание не забывать меня; она оставила мне деньги, она
кое-кого попросила за меня. И крепко меня обняв, она сказала, что если я
хочу обратно, в Питер, она и это устроит.
Нет, обратно к маме я не хотела.
И вот она уехала; и глядя на нее в последние минуты, мне казалось, что
едет она не в деловую и, в общем, будничную Америку за работой, успехом и
заработком, а в какую-то не совсем реальную и, конечно, счастливую страну,
куда путь другим людям заказан, и где ее ждут давно, и уже любят ее, как и
она всех любит.
Бер, когда-то принявший меня за прислугу и давший мне два франка на