"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

учеников не знал - знали только, что она серьезно болела целый год, куда-то
ездила. Ученики и ученицы терпеливо ждали, когда она вернется. Некоторые до
моего рождения приходили к ней на дом. Когда появилась я, мама перестала
принимать их у себя. Ее целыми днями не бывало дома. За мной ходила старая
кухарка. Квартира была маленькая, в две комнаты. Кухарка спала на кухне, мы
с мамой - в спальне, а другую комнату занимал рояль, и мы ее называли
рояльной. Там мы ели. На Новый год ученики присылали маме цветы, ученицы
дарили ей портреты Бетховена, маски Листа и Шопена. Однажды, в воскресенье,
мы шли по улице - мне было лет девять - и встретили двух сестер Свешниковых,
кончавших гимназию. Они принялись так целовать и тискать маму, что я с
испугу закричала.
- Кто зто, душенька Катишь Васильевна? - спросили барышни.
- Это моя дочка, - ответила мама.
С этого дня все узналось, и мама в одну неделю потеряла три урока, а
через месяц осталась с одним Митенькой.
Митенькиным родителям было совершенно все равно, замужем моя мама или
нет, сколько у нее детей и от кого именно. Митенька был способный мальчик,
платили хорошо, но с одним Митенькой жить было нельзя. Кухарку мы отпустили,
рояль продали и, не долго думая, переехали в Петербург. Там нашлись какие-то
консерваторские связи. Там тоже любили маму. Медленно, старательно
завоевывала она жизнь для себя и для меня. И в первую же зиму стала опять
бегать целый день - по дождю, по морозу. А меня отдала в консерваторию, в
приготовительный класс. Я тогда уже вполне порядочно играла.
Мне в голову не приходило задуматься над тем, что переживала мама,
когда покидала родной наш город, где когда-то она выросла - одна у своей
матери, тоже учительницы музыки. Отец ее, а мой дед, умер рано, и они были
вдвоем, как и мы теперь, и все было очень похоже, только не было стыда. В
шестнадцать лет бабушка отправила маму в Петербург учиться. Она кончила
консерваторию, вернулась в Н., дала концерт, играла на благотворительных
вечерах, и стала понемногу заниматься с совсем маленькими.
Я никогда не думала о том, как она жила одна после смерти своей матери,
как подошли ее тридцать лет, и что было потом, и кто был мой отец. Ящики ее
рабочего столика не запирались, но в руки мне так никогда не попалось ни
фотографии, ни письма. Помню, я однажды, будучи совсем маленькой, спросила
ее, есть ли у меня папа? Она сказала:
- Нет, моя Сонечка, у нас нет папы. Наш папа умер.
Она так и сказала "наш", и мы вместе поплакали.
Узнала я обо всем очень просто: мне было пятнадцать лет, когда в
Петербург приехала из Н. мамина подруга, учительница французского языка в
Н-ской гимназии. Был вечер, часов шесть. Мамы дома не было. Я лежала на
маленьком кривом диване и читала Толстого. Звонок. Поцелуи. Восклицания. "Да
как же ты выросла! Да какая же ты стала большая!.."
Мы довольно долго сидели одни, был вечер, горела лампа; за стеной
кто-то пел. Мы разговаривали, вспоминали далекие Н-ские годы, мое детство.
Не знаю, как случилось, что она рассказала мне, что мой отец - бывший мамин
ученик, и было ему тогда всего девятнадцать лет. А до него она не любила
никого. Теперь он женат и у него уже дети. Ни имени его, ни фамилии я не
спросила.
Пришла домой мама. Теперь ей было уже за пятьдесят. Она была седенькая,
маленькая, как, впрочем, большинство мам, на руках у нее почему-то завелись