"Николай Бердяев. Откровение о человеке в творчестве Достоевского" - читать интересную книгу автора

Достоевского и пережил его, познал тайну раздвоения, получил знание
противоположностей, вооружился в борьбе со злом новым могущественным
оружием - знанием зла, получил возможность преодолеть его изнутри, а не
внешне лишь бежать от него и отбрасывать его, оставаясь бессильным над его
темной стихией. Человек совершает путь свои через развитие героев
Достоевского и достигает зрелости, внутренней свободы в отношении ко злу. Но
есть у Достоевского выделение двойников, обратных подобий в призрачном
бытии, отбросов путей развития. Эти существа не имеют самостоятельного
существования, они живут призрачной жизнью. Таковы Свидригайлов, Петр
Верховенский, вечный муж, Смердяков. Это - солома, их не существует.
Существа эти влачат вампирическое существование.

V

Первые свои открытия о человеческой природе, и очень существенные,
Достоевский делает в "Записках из подполья", и завершает он эти свои
открытия в "Легенде о Великом Инквизиторе". Прежде всего он в корне
отрицает, что человек по природе своей стремится к выгоде, к счастью, к
удовлетворению, что природа человеческая рациональна. В человеке заложена
потребность в произволе, в свободе превыше всякого блага, свободе безмерной.
Человек - существо иррациональное. "Я нисколько не удивлюсь, говорит герой
"Записок из подполья", - если вдруг ни с того, ни с сего, среди всеобщего
будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной
или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в
боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это
благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтобы
все эти логарифмы отправить к черту, и чтоб нам опять по своей глупой воле
пожить! (курсив мой. - Н. Б.). Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь
непременно последователей найдет; так человек устроен. И все это от самой
пустейшей причины, о которой бы, кажется, и упоминать не стоит: именно от
того, что человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так,
как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же
можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно. Свое
собственное, вольное и свободное хотение, свой собственный, хотя бы самый
дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хотя бы даже до
сумасшествия, - вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная
выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все
системы и теории постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли все эти
мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добровольного
хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно
благоразумно-выгодного хотения? Человеку надо одного только самостоятельного
хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела". В
этих словах дана уже в зачаточном виде та гениальная диалектика о человеке,
которая дальше развивается через судьбу всех героев Достоевского и в
положительной форме завершается в "Легенде о Великом Инквизиторе". "Есть
один только случай, только один, когда человек может нарочно, сознательно
пожелать себе даже вредного, глупого, даже глупейшего, а именно: чтобы иметь
право пожелать себе даже и глупейшего и не быть связанным обязанностью
желать себе одного только умного. Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз
и в самом деле, господа, может быть всего выгоднее для нашего брата из