"Кирилл Берендеев. Обязательность встреч" - читать интересную книгу автора

супружеством, и почему, несмотря на семилетнюю историю их брака, они до сих
пор не обзавелись детьми. Эти темы Валя благонамеренно избегает обсуждать в
моем присутствии, переводя разговора на что-то иное, менее щекотливое и
более мне привычное, умышленно, дабы не потревожить мое незамутненное
представление о любви и семье. А о том, что у меня не было и нет девушки,
Вале прекрасно известно. Известно это и другим. И так же, как и она, мои
приятели и приятельницы оберегают меня от общения на скользкие, фривольные,
непривычные мне темы. Внутренне смеясь или по-своему жалея? - я не знаю.
Сегодня на Вале было черное белье, которое она демонстрировала с
обыденной непосредственностью, стремительно повертываясь на стуле влево,
вправо и плетя бесконечную беседу с невидимой мне собеседницей. Полы
халатика распахнулись, Валя не сразу вспомнила об этом... и обо мне. И
тогда только сомкнула колени.
Домой я вернулся около десяти, оставшись поужинать. Надо отдать
должное Валиной кулинарии... или это я так привык к пакетикам и
полуфабрикатам, что всякое домашнее блюдо кажется мне небесной стряпней.
Отец бы остался с ней до утра, это очевидно. Проснувшись поздним
утром - спешить некуда, впереди целое воскресенье - они бы продолжили
чудный вечер, симпатичным им обоим днем.
Эта мысль, раз возникнув, уже не давала мне покоя, и я жалел, что не
ушел пораньше, до того, как она посетила меня. Тем более, будто в отместку
за что-то прошлое или настоящее, мы ужинали при свечах. Я, кажется,
показался ей смешным, когда предложил распить бутылочку шампанского, Валя
рассмеялась, но не отказала мне. Позже мы смотрели какой-то занудный фильм
на видео, после которого мое время подошло к концу.
Перед сном пришлось выпить таблетку феназепама. Без нее было трудно
заснуть: воспоминание о вечере и еще постоянные мысли об отце, беспокоили
меня, не желая выходить из головы. Наутро, как следствие, я проснулся
поздно, с дурной головой и до двенадцати совершенно не знал, чем заняться.
А в двенадцать позвонил Вале и поблагодарил за вечер. Она была приятно
удивлена: не то точностью моего звонка - она только-только встала, еще не
умывалась даже, - не то моими словами благодарности. Уже прощаясь, я
подумал, а не давала ли она, более от скуки, нежели по какой-то иной
причине, мне повод; не ждала ли внезапного моего пробуждения?
Пообедав, я снова сел за дневник. И снова встретил замечание о желтых
глазах Лидии, восприняв это как новый сигнал.
А отец, быть может, никак не воспринял. У Лидии были деньги:
неизвестно сколько, неизвестно откуда, так что влюбленные не задумывались о
завтрашнем дне. Эта синекура продолжалась месяца два - отцовы записи стали
гораздо реже, видно, он и сам ощутил их однообразие. И теперь он, памятуя о
том, что все семьи счастливы одинаково, свел свои заметки к механическому
перечислению эротических причуд Лидии, на выдумки которых она была поистине
неистощима.
А после - к моему несказанному удивлению - снова последовали вырванные
страницы. Разница в датах была три месяца, и последняя запись
недвусмысленно объясняла странный поступок: отец не выдержал гонки.
По всей видимости, фантазии Лидии все же исчерпали сами себя, или же
новизна стала приедаться, - но неизменно тесное общение двух любовников
стало давать первые сбои. Отец прежде упоминал, что выходит из дому, как
крот из норы - высунет нос, и скорее обратно. Теперь он писал о долгих