"Михаил Березин. Эвтаназия" - читать интересную книгу автора

засвидетельствовал мне свое почтение. Выхватив из шкафа старые джинсы, я
напялил их вместо спортивных штанов. Одновременно ощущая, как распиравшее
меня до сей поры либидо превращается в воздушный шар, в который выстрелили
из револьвера. П-ш-ш-ш-ш-ш... Влечение к Моминой улетучилось, гавкнулось,
обернулось чуть ли не собственной противоположностью. Приступ вожделения
оказался столь же недолговечен, сколь и всепоглащающ.
- Во всяком случае с "Разъяренным мелким буржуа" у вас номер не
пройдет! - Как будто это еще могло иметь какое-то значение.
Она кивнула.
- С "Разъяренным мелким буржуа" действительно пришлось повозиться.
Поначалу я решительно ничего не могла понять, пока случайно не посмотрела
"Двойную жизнь Вероники" Кшиштофа Кисьлевского и до меня наконец не дошло,
что на сей раз вы изменили литературе с кинематографом.
- Значит вы утверждаете, что "Разъяренного мелкого буржуа" я сростил с
"Двойной жизнью Вероники"? - У меня еще оставалась слабая надежда.
- Не совсем так, - сказала она. - Вернее такой ответ, пожалуй, был бы
неполным. Потому что кое-каких компонентов все же не доставало. Я
пересмотрела весь "Декалог", но не сумела ничего обнаружить. И только когда
добралась до сборника "Три цвета"...
- Какой? - прохрипел я. - Какой цвет?
- Насколько помню, один из фильмов назывался "Синее", второй - "Белое"
и третий - "Красное". По цветам французского знамени.
- И российского тоже, - прохрипел я. - Какой цвет? - У меня едва не
вырвалось "сука".
С победной улыбкой она воззрилась на меня.
- Разумеется, "Синее".
Бинго!
- Ты - ведьма!!! - прохрипел я.
"Ведьма", пожалуй, благозвучнее, нежели "сука". Да и, к тому же,
справедливее: ведь только ведьма могла догадаться, что "Разъяренный мелкий
буржуа" - смесь "Двойной жизни Вероники" и "Синего".
- Не стоит удивляться, - проговорила она. - Просто я тоже любительница
глубоких бурений: интересуюсь тем, что у произведения внутри.
- А я думал, я один такой ненормальный.
- Я тоже! С наслаждением зарываюсь в недра талантливых произведений,
силовые линии которых уходят вглубь от поверхности! В заурядных
произведениях ведь нет глубины, они плоские, как бумага, на которой они
написаны.
- А я захватываю чужие недра, использую то, что уже создали другие?
- Именно, - сказала она.
Презренная бездарь, вот я кто. Цель поймана, художественный образ
определен.
- Вы литератор? - поинтересовался я.
- Нет.
- Литературовед?
- Нет.
- Литературный критик?
- Нет.
- Тогда кто же вы, черт подери?!
- Пытливый читатель. Разве этого мало?