"Михаил Березин. Эвтаназия" - читать интересную книгу авторазасвидетельствовал мне свое почтение. Выхватив из шкафа старые джинсы, я
напялил их вместо спортивных штанов. Одновременно ощущая, как распиравшее меня до сей поры либидо превращается в воздушный шар, в который выстрелили из револьвера. П-ш-ш-ш-ш-ш... Влечение к Моминой улетучилось, гавкнулось, обернулось чуть ли не собственной противоположностью. Приступ вожделения оказался столь же недолговечен, сколь и всепоглащающ. - Во всяком случае с "Разъяренным мелким буржуа" у вас номер не пройдет! - Как будто это еще могло иметь какое-то значение. Она кивнула. - С "Разъяренным мелким буржуа" действительно пришлось повозиться. Поначалу я решительно ничего не могла понять, пока случайно не посмотрела "Двойную жизнь Вероники" Кшиштофа Кисьлевского и до меня наконец не дошло, что на сей раз вы изменили литературе с кинематографом. - Значит вы утверждаете, что "Разъяренного мелкого буржуа" я сростил с "Двойной жизнью Вероники"? - У меня еще оставалась слабая надежда. - Не совсем так, - сказала она. - Вернее такой ответ, пожалуй, был бы неполным. Потому что кое-каких компонентов все же не доставало. Я пересмотрела весь "Декалог", но не сумела ничего обнаружить. И только когда добралась до сборника "Три цвета"... - Какой? - прохрипел я. - Какой цвет? - Насколько помню, один из фильмов назывался "Синее", второй - "Белое" и третий - "Красное". По цветам французского знамени. - И российского тоже, - прохрипел я. - Какой цвет? - У меня едва не вырвалось "сука". С победной улыбкой она воззрилась на меня. Бинго! - Ты - ведьма!!! - прохрипел я. "Ведьма", пожалуй, благозвучнее, нежели "сука". Да и, к тому же, справедливее: ведь только ведьма могла догадаться, что "Разъяренный мелкий буржуа" - смесь "Двойной жизни Вероники" и "Синего". - Не стоит удивляться, - проговорила она. - Просто я тоже любительница глубоких бурений: интересуюсь тем, что у произведения внутри. - А я думал, я один такой ненормальный. - Я тоже! С наслаждением зарываюсь в недра талантливых произведений, силовые линии которых уходят вглубь от поверхности! В заурядных произведениях ведь нет глубины, они плоские, как бумага, на которой они написаны. - А я захватываю чужие недра, использую то, что уже создали другие? - Именно, - сказала она. Презренная бездарь, вот я кто. Цель поймана, художественный образ определен. - Вы литератор? - поинтересовался я. - Нет. - Литературовед? - Нет. - Литературный критик? - Нет. - Тогда кто же вы, черт подери?! - Пытливый читатель. Разве этого мало? |
|
|