"Михаил Берг. Дет(ф)ектив " - читать интересную книгу автора

фрау Шлетке, Гюнтера или любого другого статиста, выбранного случаем из
дневной массовки: "Герр Лихтенштейн, почему вы не ставите машину у дома?" -
"Hе нашел места для парковки. Опять не повезло, подъехал - и все было
занято, а потом поленился выходить и перегонять машину еще раз". Разводя
руками, симулируя смущение и беспомощность.
Андре указала бы ему на две, три, двадцать две ошибки, которые он
допустил, стараясь не выбиться из стиля, мимикрируя под обыкновенного
обывателя, взбалмошенного полуночника или любителя нескромных похождений.
Подлинник недостижим, а подстрочник всегда пестрит несуразностями, исправить
которые в силах лишь тот, кто подпишет перевод по наследственному праву
носителя языка.
Слава Богу, разогревать двигатель нельзя, если не хочешь нарваться на
штраф, а патрульная машина всегда вырастает как из-под земли, особенно
сейчас, когда вся благонамеренная округа спит бюргерским сном праведников, и
звук его мотора слышен за десять кварталов. Фольксваген с выдвинутой
заслонкой подсоса ревет, взбираясь в горку, но самое страшное уже позади, а
о том, как он будет возвращаться, заметая следы своего ночного путешествия,
пока можно не думать.
Сколько он простоял у отсвечиваюшего зеркального стекла бара (главный
ориентир - "башня Гельдерлина" наискосок через улицу), где впервые три дня
назад увидел того, кого увидел - и две бездны в результате длинной рокировки
поменялись местами (из униженного короля в центре превращая его в загнанного
короля в углу): десять, двадцать, тридцать секунд. Бог весть. Две-три
насупленные спины на табуретах у стойки, развеселая компания молокососов,
играющая в кости у противоположной стены; надо было подождать, пока каждый
анфас, повернется тылом к стойке и лицом к нему, хотя объемы и конфигурации
спин уже продиктовали ему свои сообщения, проверять которые смысла уже не
имело. И все же упавшая зажигалка, опрокинутый стакан - все как по команде
повернули головы на шарнирах, и он уже мог распахнуть дверь, бормоча под
нос: "Гуттен таг!" и сделав пару шагов, начал выскребать из кармана мелочь
для автомата. Ему нужны сигареты.
Через десять минут, миновав мост и оставив машину на дороге, он курил,
спустившись к воде, на всякий случай расстегнув куртку и защелкнув кнопку
кобуры - сумасшествие, он так долго не протянет, если только раньше не
попадется на незаконном ношении оружия, после чего угодит куда следует - уж
лучше муки и сума! - или будет выслан. Куда? Об этом лучше не думать. В
конце концов он приехал в Тюбинген с одной целью: написать роман.
Маленький университетский городок, где четверо из пяти прохожих
студенты, а каждый второй знает, что здесь учился и Кант и Бауэр, и Шеллинг
вместе с Гегелем и Гельдерлином, который здесь не только жил и учился, но и
сошел с ума ("Вы уже были в башне Гельдерлина?"). Он - герр профессор,
коллега Лихтенштейн, хотя фальшивая уважительность этого обращения - "я не
могу с вами согласиться, коллега Вернер, коллега Клюге имел ввиду не сорт
сыра, а стих Горация" - не в состоянии затушевать очевидную непреложность
факта: у него два семинара по русскому языку в месяц и факультатив по
современной литературе, который посещают два-три прыщавых юнца, наивно
полагающие, что общение с "коренным русским" поможет их карьере и
магистерской диссертации, основанной на утверждении типа: "Пастернак был
гений, поэтому Сталин и сослал его в город Горький, напуганный влиянием
последнего на партию радикальных интеллектуалов". И только. В Руссланд это