"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

спрашивает, почему я не отвечаю на вызов Х**, мол, он поручился ему за меня
как за своего университетского товарища, который, как порядочный человек, от
поединка отказаться не в состоянии.

Для меня сие известие было поистине громом среди ясного неба. На Х** я
смотрел как на полубога, всячески защищал его при обычных светских нападках,
но за последние полгода у меня с ним был всего один разговор, когда мы
столкнулись лицом к лицу в книжной лавке на Невском проспекте и я,
потерявшись от юношеского смущения, которое попытался компенсировать,
возможно, неуместной развязностью, небрежно спросил у него, не проведем ли
мы вместе вечер у одного известного журналиста. "Я человек женатый, - с
некоторой насмешливостью в тоне ответил Х**, - и в такие дома ездить не
могу". И прошел далее. Если иметь в виду, что о его разрыве с Екатериной
Николаевной говорили почти открыто, такой ответ недвусмысленно
свидетельствовал о том весе, какой я имел в его глазах.

Однако более мы с ним не виделись, и вдруг ни с того ни с сего он
вызывает меня стреляться, тогда как я за собой, за исключением этого
нескромного предложения, не знал никакой вины. В Твери я переночевал у друга
моего отца, добродушного полуслепого старика Александра Михайловича
Бакунина, сын коего, наделавший впоследствии столько шума, скрывался у него
тогда от артиллерийской службы и по страсти своей к побегам, как я узнал
впоследствии, через день после моего отъезда сбежал по так и невыясненной
причине от кроткого, любящего его родителя, который его вовсе и не
задерживал и послал ему вдогонку шубу и пирогов на дорогу. Однако той ночью,
после ужина, мы разговорились; пожалуй, это был первый раз, когда я говорил
о политике; Мишель нападал на существующие порядки, говорил о несчастной
судьбе нашей сонной, неразбуженной России; я приводил ему в пример свою
подготовительную работу по первой переписи населения, уверяя, что дело не
столько в том, какие существуют порядки, сколько в том, как человек
относится к своим обязанностям. А из головы у меня не шел тот вызов
обожаемого мной поэта, на который я как-то должен был ответить.

Второе письмо Мещерского ожидало меня дома. Как сильно билось мое
сердце по мере приближения к родному гнезду, в котором я провел свое
счастливое детство, не омраченное еще болезнью маменьки, и которое в мое
отсутствие управлялось милой Катенькой, кою я тоже не видел со дня смерти
маменьки, то есть тому уже три года. На последней перед нашей усадьбой
станции, пока меняли лошадей, я велел подать себе рюмку водки. Меня,
казалось, знобило. Сани тяжело шли по рыхлому снегу, я поминутно выглядывал
наружу, вспоминая и не вспоминая окрестности, но вот, наконец, знакомый
скотный двор, три сосны на пригорке, аллея барского парка, возок въехал в
широкие ворота нашей усадьбы. Я не узнавал дома, так как он после ремонта
лишился каменной облицовки нижнего этажа и широкой прекрасной террасы,
окружавшей наш второй, барский этаж, что лишило его всякого милого сходства
с усадьбами дворян Южной Франции. Не узнал я и выскочившей из дверей молодой
стройной женщины, укутанной в платок, что, звонким голосом отдав несколько
приказаний дворовым, пошла ко мне навстречу. Мы обнялись, поцеловались
по-русски, стыдясь пристально смотреть в лицо; я заметил веселые глаза под
соболиным разлетом бровей и какую-то новую, таинственную усмешку, словно