"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

умирать. Вот, хотите, по лестнице бегом поднимусь?

И быстро побежал наверх, шагая через две ступеньки, но всей лестницы не
одолел, пошатнулся и остановился. Обычно после верховой езды от усталости он
очень тихо взбирался на лестницу.

Следующим утром за чаем он сказал:

- А у меня сегодня телесное состояние чрезвычайно плохо, а духовное -
удивительно хорошо, так хорошо на душе, столько записал!

- Значит, такое может быть? - спросил я.

- Да как же, именно так и должно быть! А вы как поживаете?

- Хорошо, и телесно, и духовно.

- У вас так и должно быть. Нужно только всегда стараться, чтобы дух
властвовал над телом, держал бы его... под собой".
Брат Левушка, отставной секунд-майор, уже давно немолодой, лысый, с
брюшком мужчина, раз в год старался бывать в Маре; одно из своих последних
путешествий он описал более подробно:

"Паломники, совершавшие набеги в Мару, помнят, конечно, этот путь
прекрасно. Нужно было сесть на Московско-Курском вокзале в курский поезд и
сделать восемьдесят верст до пересадочной станции, где за буфетом заседала
дебелая и весьма солидная по возрасту француженка; но она представляла собой
в этой глуши что-то такое цивилизованное, какой-то сколочек Европы, так что
почти все паломники-мужчины, ехавшие к брату, считали своей обязанностью
выпить у нее по рюмочке финшампани, причем она тоном отставной французской
актрисы, как-то особенно грациозно произносила:

- Du cognac, monsieur? A l'instant, monsieur! Voil #224; le citron.
Merci, monsieur!..[11]

Я во время своих поездок к брату почти всегда делал честь ее финшампани
для того только, чтобы поболтать по-французски и полюбоваться ее манерами.
Из тех же побуждений пили у нее коньяк и паломники. Брат трунил надо мною,
называл меня археологом и, как местный абориген, уверял меня, что сердце
дебелой француженки занято и что для меня в нем места уже не найдется даже и
в том случае, если бы я выпил и съел весь ее буфет. Злые языки, впрочем,
говорили, что и он сам был однажды кем-то изловлен с рюмкой в руке у
знакомой стойки, когда за каким-то делом приезжал на станцию.

Десятиверстная дорога от станции до Мары была проселочная, ужасная, а
во время ненастья - прямо-таки убийственная. Полуглинистая-получерноземная
грязь толстым, тяжелым слоем облепляла колеса; а в одном месте после хороших
дождей приходилось ехать добрые полверсты прямо по воде, буквально
доходившей лошадям до брюха. Словом, дорога настоящая, российская. Пока,
бывало, доедешь в такую распутицу до Мары - разломит спину. Случалось, что в