"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

питайте уважение к религии, - и я не сомневаюсь, что в самом
непродолжительном времени Вас выпустят из проклятой Вашей деревни".

На полуправду-полувымысел всех скользких обвинений указывает и
искрометность дальнейших происшествий: спустя пару месяцев ревнивый генерал
Верейский с недвусмысленностью стрелки компаса, достигшей полюса, указывает
двоюродному кузену на дверь; это заставляет хладнокровного Р. решиться на
совершенно неожиданный поступок. По случаю встретив в городе коляску Марии
Гавриловны, он остановил ее, встав поперек дороги с кнутом в руках, и, пока
кучер возился с перепугавшимися лошадьми, прокричал что-то вроде: "Soigner
bien nos enfants" или, как расслышали другие, "ma fille" (как следует
берегите наших детей (нашу дочь)).

Два-три письма в столицу и обратно курьерской почтой, и Р. отправляется
вслед за Х**; несколько темных лет провел в своей фамильной Болтышке, где
после долгого солнцестояния с ним и случился, очевидно, глубокий внутренний
переворот; через пять лет он получил разрешение поселиться в Москве, в
знаменитом флигеле дома Левашовых на Новой Басманной, где прожил до самой
смерти; стал принимать у себя (сначала по средам, потом по понедельникам),
усердно посещать Английский клуб, неукоснительно занимая одно и то же кресло
в гостиной: пятно от его головы, напоминавшее очертаниями замочную скважину,
потом еще долго показывали посетителям. Те, кто мало знал Р., считали его
чудаком, человеком без тени и не от мира сего. Те же, кто был осведомлен о
его истории или встречался с ним лично, ценили его нисколько не съежившийся
от холода оригинальный ум, его просторно, естественно расположившееся
благородство, умело скрытое за внешней отчужденностью, и почетное
одиночество, которое он тщательно пронес через всю жизнь. Не публикуя ни
строчки, он оставался одним из наиболее удивительных мыслителей своего
времени: его многочисленные письма - настоящее свидетельство сего. Он не был
ни деятелем-литератором, ни ловким двигателем политической жизни, ни угрюмой
финансовой силой, а между тем его имя было известно и в Петербурге, и в
большей части губерний русских почти всем не на шутку образованным людям,
даже не имевшим к нему никакого касательства.

Обнаруженная спустя полвека его переписка с Х** дает возможность
осознать, как именно он влиял на созревание поэта во все периоды его жизни.
Некоторые отрывки из этих писем, до сих пор полностью не опубликованные или
неправильно датируемые, я переписал в свою тетрадь.

В марте-апреле 1829 года он пишет поэту:

"Мое самое ревностное желание, друг мой, - видеть Вас посвященным в
тайну века. Нет в мире духовном зрелища более прискорбного, чем гений, не
понявший своего века и своего призвания. Когда видишь, что человек, который
должен господствовать над умами, склоняется перед повадками и косностью
черни, чувствуешь, что сам останавливаешься в пути. Спрашиваешь себя: почему
человек, который должен указывать мне путь, мешает мне идти вперед? Право,
это случается со мной всякий раз, когда я думаю о Вас, а думаю я о Вас так
часто, что устал от этого. Дайте мне возможность идти вперед, прошу Вас.
Если у Вас не хватает терпения следить за всем, что творится на свете,