"Михаил Берг. Вечный жид " - читать интересную книгу автора

звенят подковы, цок-цок-цок. Тезоименитство. Вы слушаете меня? Слушайте,
прошу вас, слушайте. Ценность сказанного не в том, что говорю, а в том, как
говорю. Я говорю по памяти, как очевидец, как право имеющий. Злые языки
спросят: а имеешь ли ты, друг ситный, место, время и так далее и тому
подобное? На что я отвечу просто, чтобы не волноваться попусту: рачьи и
собачьи депутаты. Вот вам. Да, да: рачьи и собачьи. Только так, а вы как
думали, как я его срезал, будь здоров. И тут же, пока не очухались,
манифест. Всем, всем, всем. Гражданам свободной России. Мы, Божьей милостью
император Белой, Малой и Всея Руси, объявляем: милостивые государи и
милостивые государыни, граждане мои и подданные, хорошие мои, с такого-то
года вводится истинная свобода слова, печати, собраний и мнений. В скобках:
истинность проверять тут же употреблением на месте. Зычно, как право
имеющий. И подпись. Император Всея Руси и одновременно свободный гражданин,
который един. Конечно, подозреваю, как иначе, какой-нибудь фома неверующий
обязательно спросит: ну ты, император такой-сякой, даешь, ну, ты влево
напахал: какая же у тебя свобода, если это монархия? На что я отвечу.
Громким голосом, на все четыре стороны. Со снисходительной улыбкой. Не
разумеете, милостивый государь, гражданин имярек: такая свобода и есть
конституционная монархия, которая есть или нет, неважно, не имеет значения,
ибо раз свобода - то ее свободно можно отменить. И тут же поясню. Спокойно,
не торопясь. Не волнуясь. Возможно, гражданин имярек, любезный мой
подданный, я, император Великой, Белой, Малой и прочее, специально вновь
ввожу монархию, чтобы вы имели право ее отменить. Теперь понятно, не требует
дальнейших пояснений, все темные места прояснены? А, говорит гражданин
имярек, он же - фома неверующий, так вы монархию только для вывески вводите,
тогда валяй, мне все равно, наше дело маленькое, разницы не вижу. Нет, нет и
нет. Торжественно, но без нажима, ровным голосом без шероховатостей. Не для
вывески, а на законном основании, как император Божьей милостью, как право
имеющий, так, так и так. Точка, точка, запятая. Тук, тук, тук, стучит ночью
ставня приземистого дома на косогоре, что стоит на перекрестке четырех
ветров, в глубине сада, между проспектом и переулком одинакового названия,
видимого еще издалека. От порыва ветра вздрагивает ставня в тихом
двух-этажном доме на косогоре, в квадрате Вознесения, в зоне Особого
Назначения. Ночь. Чутко дремлет охрана, опустив лицо в воду первого сна, где
плавают ленивые рыбины сновидений. Желтым дряблым светом горит
одно-единственное окно на втором этаже, отбрасывая косую тень. И кто-то
бродит сквозь кусты вокруг дома. Каждую ночь. Вокруг да около. Куда ни
глянь. Там и сям. Ходит-бродит циркульными кругами, оставляя следы на росе,
пробираясь сквозь канитель кустов и веток, по рыхлой земле вскопанных клумб.
Не разбирая дороги, по пересеченной местности. Мама говорит, что у него были
дырявые носки и голые желтые пятки, которые он скрывал, нося постоянно
хромовые сапоги и галифе. А у нее самой был двойной лифчик из толстого
полотна, два сшитых вместе лифчика, между которыми кое-что лежало: изумруды,
аметисты, сапфиры, бриллианты. Как тебе бриллиантовая грудь принцессы? Она
изумрудна, то есть изумительна. У него, моего папочки, были голые желтые
пятки и еврейский местечковый характер, у нее, моей мамочки, потный двойной
лифчик на теле и императорская кровь. Тук, тук, тук, беспокойно подрагивает
на окне ставня дробным стуком ночью, от ветра. Чутко дремлет охрана,
зажмурившись во сне, прислушиваясь на всякий случай к ночным звукам. Мало
ли. Чтобы чего не случилось. Ни-ни. Ибо бродит кто-то вокруг да около, не