"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

помощь и образование. Что значит свобода для тех, кто не может ею
пользоваться? Какова ее ценность, если нет надлежащих условий, чтобы
пользоваться ею? Сначала главное, потом - остальное. Согласно высказыванию,
которое Достоевский иронически приписывает нигилистам, башмаки важнее
Пушкина; свобода личности не для

8 Tawney R.H. Equality (1931). Зrd ed. London, 1938. Chapter 5,
section 2, "Equality and Liberty". P. 208 (not in previous editions).
всех - первейшая потребность. Ведь свобода - не просто отсутствие каких бы
то ни было помех; это перегрузило бы само понятие, оно стало бы значить
слишком много или не значить ничего. Египетский крестьянин нуждается в
одежде и лекарствах больше, чем в личной свободе, но тот минимальный
уровень свободы, который ему нужен, а еще больше - тот, который ему
понадобится, это не какая-то особая свобода, а та самая, в которой
нуждаются и ученые, и художники, и миллионеры.
Мне кажется, совесть западных либералов тревожит не столько то, что
свобода, которой ищут люди, различается в зависимости от социального или
экономического положения, сколько то, что меньшинство, обладающее ею,
обрело ее за счет эксплуатации тех, у кого ее нет, или, по крайней мере,
пренебрежения к ним. Они не без оснований полагают, что, коль скоро свобода
личности так важна для человека, никто не вправе ее отнимать, и совсем уж
непозволительно, чтобы одни пользовались ею за счет других. Основания
либеральной морали - равенство в свободе: не поступай с другими так, как не
хотел бы, чтобы поступили с тобой; плати свой долг тем, кому ты обязан
свободой, богатством и просвещенностью; будь справедлив в самом простом и
общепринятом смысле. Свобода - не единственная наша цель. Подобно
Белинскому, я могу сказать, что, если ее отняли у других, если мои братья
живут в нищете, в грязи, в оковах, то и я не желаю себе свободы, отталкиваю
ее и всей душой стремлюсь разделить их долю. Однако смешение понятий ничего
не дает. Чтобы избежать вопиющего неравенства или повальной бедности, я
готов пожертвовать своей свободой охотно и добровольно; но то, от чего я
отказываюсь во имя справедливости, или равенства, или любви к собратьям, -
именно свобода. Меня вполне резонно замучит совесть, если я не буду готов к
такой жертве, но это не увеличит того, чем надо пожертвовать, даже если
жертва очень нужна и даст мне большое удовлетворение. Все нужно называть
своим именем: свобода - это свобода, а не равенство, не честность, не
справедливость, не культура, не спокойная совесть. Если моя свобода или
свобода моего класса или моей нации строится на бедствии многих людей,
такая система несправедлива и безнравственна. Но если я ущемляю или
утрачиваю свободу, чтобы меньше стыдиться неравенства, я не увеличу свободу
других, а лишь уменьшу общий объем свободы. Возможно, я выиграю в
справедливости, счастье, спокойствии, но потеря в свободе останется, и
только путаница ценностей позволяет нам говорить, что, отбросив
"либеральную" свободу личности, можно увеличить свободу "социальную" или
"экономическую". И все же иногда свободу одних надо урезать, чтобы
обеспечить свободу другим. На каких принципах это нужно делать? Если
свобода - священная, неприкосновенная ценность, таких принципов нет.
Однако, по крайней мере - на практике, каждая из незыблемых, но
несовместимых ценностей должна чем-то поступиться, не всегда ясно определяя
основания, не говоря уж о том, чтобы обобщить их в общие правила или