"Жорж Бернанос. Новая история Мушетты " - читать интересную книгу автора

женщины, с таким же шелковистым отливом, вздувается, и на ней проступает
толстая темная жила. Но пусть дрожат губы, с них не срывается ни стона. Бог
ты мой! Уже давным-давно дочка бывшего контрабандиста живет как чужая среди
обывателей постылого поселка, среди этих черных и мохнатых, как козлы,
людей, до срока обложенных нездоровым жиром, отравленных чуть не до
умопомрачения кофе, - тем самым кофе, который они сосут круглый год в
вонючих кабачках, так что даже кожа у них делается кофейного цвета.
Презрение - чувство, почти ей неведомое, потому что по наивности она
считает, что оно не про нее; думает она об этом так же редко и мало, как,
скажем, о материальных благах жизни, - все это для богачей, для сильных мира
сего. Как бы она удивилась, если бы кто-нибудь сказал ей, что она презирает
Мадам, сама-то она думает, что только восстает против того порядка,
воплощением коего является их наставница. "У вас испорченная натура!" кричит
порой Мадам. Она и не спорит. Ничуть этого не стыдится, как не стыдится
рваной своей одежонки, так как давно уже все ее кокетство состоит в том,
чтобы с дикарской бессознательностью пренебрегать высокомерными осуждениями
подружек и насмешками мальчиков. Порой, когда мать воскресными утрами
посылает ее в поселок купить про запас на целую неделю сала, она нарочно
шлепает по грязным колеям и появляется на главной площади, когда народ
расходится с мессы, замарашка замарашкой... И вот, вдруг...
Он в последний раз дует на головешку, потом бросает ее на пол. Их
взгляды встречаются. Так ей хочется вложить в свой взгляд некое чувство, но
она ощущает лишь его жар, совсем так, как жарко обжигает небо, когда
хлебнешь молодого, еще не перебродившего вина. И этому жару она не умеет
дать точного имени. Да и впрямь, что здесь общего с тем, что люди зовут
любовью, с теми хорошо ей известными жестами? Она может только недрогнувшей
рукой направлять луч фонарика на рану.
- Открой дверь, - командует он. - Пойду выброшу золу. Так или иначе,
нас с тобой сегодня здесь не было, усекла? Никому не говори, даже отцу. Я
впереди пойду. А ты за мной.
Слишком просторные башмаки из грубой кожи до крови натирают ноги, но ей
важно только одно - как бы не потерять из виду своего спутника. Впрочем,
ночь уже не такая темная. Так как они все время сворачивают с дороги и идут
для быстроты прямиком через заросли, Мушетта никак не может определить, где
они находятся. А вскоре и не пытается определить. Поэтому она с изумлением
видит, что они вышли на шоссе прямо к кабачку мосье Дюплуи. Ставни домика
закрыты, в щели их не просачивается даже лучик света. Должно быть,
действительно очень поздно.
Мосье Арсен входит во двор, стучит в низенькую дверку, и она бесшумно
распахивается. Он с кем-то говорит, но так быстро, что слов не разобрать.
Когда он снова подходит к ней, губы его морщит такая странная улыбка, что
даже сердце сжимается.
- Слушай, что я тебе скажу, - начинает он, - этот тип вовсе не такой,
как я считал, ну да черт с ним! И без него обойдемся. Хоть и выпил я
здорово, но планчик один у меня есть. Пройдем-ка еще немного. Если ты уж
очень замучилась, я тебя на закорках понесу.
Теперь он говорит с ней, как с равной. Ой, нет! Она ничуть не устала,
ничуть не боится, если нужно, она всю ночь может идти, так что пусть он не
беспокоится!.. Все эти фразы она произносит про себя кротким нежным
голоском! Но выдавить хоть слово не способна и только хмуро кивает.