"Владимир Бешлягэ. Игнат и Анна " - читать интересную книгу автора

Забыв о любознательных глазах махалян, Иосуб все так же, руки в боки,
отступает на несколько шагов и окидывает' взглядом лицевую стену. Она
прекрасна - в четыре венецианских окна, дверь, стало быть, посередке, и
просторная веранда в полфасада, главная изюминка дома, правда, еще не
доведенная до кондиции. Честно говоря, есть еще нарядные дома в селе, иные
даже похлестче, но ведь это берлога Игната, главного сына, то есть, считай,
собственный дом Иосуба. Когда он, поругавшись со злыдней, покушался уйти,
она, как по писаному бубнила: "Скатертью дорожка! Иди к своему малахольному
на шоссе и трубите там в пустом доме, как два упыря!" И Иосуб тащился
привычной дорогой, только не к Игнату, а в конюшню свою. Эхма, и тяжело же
становилось у него на сердце, как вспоминал про Игната, кукующего в этих
чертогах. Парень в соку, и кто уж, как не он, заслужил, чтобы и для него
наконец распахнулись райские кущи. Тут стоило бы раскумекать маленько, что
же означали "райские кущи" в понимании Иосуба. Это отнюдь не была праздная
беспардонная жизнь, исполненная плотских утех; нет, что-то не верится, чтобы
старик так некрасиво представлял себе рай на земле, - сам-то он рос в
беспросветном убожестве и ничего, кроме печалей и тягот, не видел. Но все,
что он недобрал в юности, он желал детям, для которых пришли другие, добрые
времена. "Лишь бы мир у мире был, - говаривал он, подмигивая забубённым
своим корешкам. - Теперь бы только жить!" Ибо, по мере того как рос его сын,
отец воскресал как бы заново - светло и любя, и в этом была лучшая радость
старика Иосуба. Он держался Игната, как ни одного из своих деток, и
переживал, и плакал в конюшне, когда жизнь у Игната зигзагом пошла. А еще
как подумаешь, что он бросил работу в колхозе и подался в карьер - все ради
крыши над головой... Иосуб осматривается: хоть бы кто-нибудь из махалян меня
сейчас видел! Еще раз озирает дом, окно, фронтон с тремя волшебными буквами
и датой строительства и важным размеренным шагом шествует к воротам.
Но во двор не идет, кричит от калитки:
- Мэй, Игнат, мэй!
И, не дожидаясь ответа, поспешно уходит.
Куда же идет, куда бежит Иосуб Чунту? Уж не думает ли настичь машину,
которая его сюда привезла? А может, просто он вспомнил, что сегодня его
черед кормить лошадей, и вот подхватился домой, чтобы, скинув опостылевшие
сапоги, поспеть в родную конюшню? Нет, и это не то. Смотрите, как он чешет
по левой обочине, прямиком к поднятому шлагбауму, наперехват женщине с
черной сумочкой и зонтом.
- Здрастя, Рита Семеновна! - говорит он, подходя как-то бочком и глядя
мимо нее, словно стесняясь своей же приветливости.
- А, дядюшка Иосуб! - удивляется симпатичная докторша.
"Ага, не глядит на меня, - примечает Иосуб, - глаза прячет. Чует, стало
быть, кошка, чье мясо слопала!" И смотрит туда же, вдоль шоссе, куда
нетерпеливо поглядывает женщина.
- В город наладились?
- Наладилась бы... - усмехается Рита Семеновна, круто повернувшись к
Иосубу и в упор уставившись, как ему кажется, на его сапоги. - Целый час
жду, ни одна собака не останавливается. А вы что, гостите в здешних
палестинах?
- Я-то? - покашливает в кулак Иосуб, прикидывая, с какой бы стороны к
ней ловчее подъехать. - Я, Рита Семеновна, не могу больше жить в этом селе.
Вышел из дому - пошел по дороге куда глаза глядят... Шестьдесят лет прожил