"Владимир Бешлягэ. Игнат и Анна " - читать интересную книгу автора

ноги нынче встал", - подает голос моторист, молокосос в беретке, его недавно
вместо бади Филимона поставили, а того перекинули на другую камнерезку,
чтобы впредь не грызся с начальством. Игнат поглядел исподлобья: помалкивай,
мол, а то и тебя в брак пущу, - отвернулся и принялся за свое. Его руки
сраженными разбуханными ладонями в толстых брезентовых рукавицах, настоящие
медвежьи лапищи, как говаривала Анна, двигались споро, подхватывая исподнизу
каменный блок, вскидывая над головой и укладывая в ближний штабель, а то и
прямо в кузов машины... А если уж совсем становилось невмоготу, он вытягивал
из торбы графин - каждое утро приходилось его доливать, - и посасывали
помаленьку в очередь с бадей Филимоном, вот ведь душа человек, и того
извели... И теперь, когда его поддел этот салажонок в беретке, Игнат вытащил
из графина затычку - обломок кукурузного початка, обернутый чистым лоскутом,
принял хороший глоток - фу, отрава! - скривился и протянул графин
бригадиру - тоже мужик ничего себе, иногда подкидывает Игнату от щедрот
своих банку говяжьей тушенки. Им нечего было делить: норму Игнат выгонял, а
попроси его - и сверх того выдаст. Чем больше Игнат камни ворочал, тем
сильней уставал, и вроде бы тоска отпускала...
После долгого дня в карьере, в его склизких галереях и штреках, где,
казалось, вот-вот придавит тебя потолок, - Игнат невольно напрягал спину,
ожидая обвала, - его всегда тянуло сюда вздохнуть полной грудью, свободно. В
доме он задыхался. И вот он шел садом к обрыву, и его дух и взор отдыхали,
впитывая беспредельность простора. Ветер трогал его за плечо, и эта
осторожная ласка мало-помалу освобождала его от себя, от всех дрязг и
невзгод, которыми его опутывали будни. Это был самый высокий праздник его
души, и он так вот стоял над обрывом, и глаза его были светлы и пусты, и это
значило, что он отдыхает в эти минуты.
Неожиданно в глубине его зрачков затеплился слабый свет.
Он слышит шелест каменной осыпи и, наклонившись над краем провала,
видит мальчонку, изо всех сил волочащего за собой на веревке блеющую козу.
Он тянет ее по косогору на крутизну, а коза упирается, трясет отчаянно
хипповой бородкой, обрушивая из-под копыт мелкие камни, и пастушок едва не
выпускает веревку из рук. Игнат улыбается: мэй, малый, держись! - и
вспоминает, что именно отсюда брал первые камни для своего дома. Ах, нет!
Все было не так, об этом он только мечтал, а на самом деле самосвал прикатил
из карьера - для того молодой Чунту и устроился в Стынке, - и первый свой
котелец сложил на берегу Бахны. Они там рассчитывали ставить дом, на этом
настаивала его мать. Но однажды, забежав с работы, Анна отозвала его под
навес и сообщила, что правление отдает молодоженам целую улицу. И у него
сразу стал перед глазами этот клочок земли между шоссе и обрывом над
Днестром.
- Там будем строиться? - обрадовался он. - На берегу?
- Да. И я так просила. Но утвердят ли?
Они без слов поняли друг друга. Здесь, на этом берегу, они впервые
поцеловались, еще девятиклассниками. Большая ватага мальчишек и девчат жгла
костры у воды; до рассвета пели и танцевали. Когда расходились по домам,
Игнату привелось взбираться этим обрывом следом за Анной, и ее стройные
загорелые икры все время мелькали у него перед глазами. Весь остаток ночи
они снились ему. Наутро решил: нет жизни без Анны. Он ловил ее взгляд в
школьных коридорах, на улице, в клубе. Вечерами слонялся у ее дома, ожидая
неведомо чего. И только через год сбылись его мечты. Они убирали в садах