"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

поняла, что беременна.
Если кто не знает или забыл, напомним: аборты в Стране Советов были
официально запрещены с 1936 года. За аборт же криминальный женщина получала
срок: три года тюремного заключения. Это считалось уголовным преступлением,
предусмотренным статьей 140 "б". В просторечье статью так и называли -
"букашка", и о ней прекрасно знала каждая совгражданочка.
То ли от безысходности, то ли от неутоленной жажды мести за все, что
Яков Романов сделал с ее сестрой и с ней самой, Маша пошла на поступок, о
котором совсем недавно и помыслить не могла. Она написала донос на Якова
Петровича "куда следует". Наверное, написала убедительно, поскольку через
какое-то время обитатели квартиры были разбужены среди ночи повелительным
звонком в дверь. Кто мог так звонить, было ясно.
Но одна Маша знала, за кем пришли. Остальные могли только гадать и с
одинаково бледными, неживыми лицами застыли у дверей своих комнат. Прийти
могли за кем угодно. Открыла входную дверь, конечно же, Фрося, по привычке
клявшая вполголоса "бессовестных паразитов, которые шляются по ночам и не
дают людям спать". По привычке потому, что за три года раза четыре звонили
вот так, ночью, в их квартиру. Да и не только в их. На Арбате доживало в
переулочках в домиках и в многоэтажных домах немало "осколков" прошлого,
которые власть методически вычищала из "исторического центра сердца нашей
Родины". А на их место приезжали новые люди. Кто - ненадолго, а кто -
навсегда.
Итак, вошли трое в форме и дворник Григорий - бессменный понятой. И
спросили гражданина Романова Якова Петровича. После чего не то стон, не то
вздох глубочайшего облегчения пронесся по квартире, и все остальные двери
бесшумно и быстро закрылись изнутри. Темнота воцарилась за ними, темнота и
тишина. Хотя никто, разумеется, не спал.
Два часа спустя гражданина Романова увели, а на дверь его комнаты
повесили сургучную печать. Как только хлопнула входная дверь, Маша кинулась
к Фросе.
- Фросенька, милая, что же теперь будет? Ведь это я его...
Всякого насмотрелась Фрося за тридцать шесть лет, проведенных в семье
Лоскутовых, но тут даже она, многоопытная Евфросинья Прохоровна, была
потрясена. Настолько, что забыла, какая власть на дворе, и обратилась к
Маше по-старорежимному:
- Что же вы барышня, дите малое? Да кричать надо было на всю
Пречистенку, рожу ему, подлецу, исцарапать, нос расквасить! Стыдно ей,
вишь, было. А сейчас не стыдно? Куда одна с дитем? Лучше б вы на этого
кобеля в суд подали, на алименты. А теперь что? Да еще неровен час, он вас
за собой потянет, подлец этакий.
- Но ведь я действительно не знаю, куда мама драгоценности спрятала.
- И я не знаю. Но это - дело десятое. А сейчас вам нужно о себе
подумать. Поезжайте-ка вы в деревню, к моей сеструхе. Денег немного
наберем, а там и копейка - капитал. Бог даст, родите спокойно, запишете
ребеночка в сельсовете, никто ничего и знать не будет. А как все стихнет -
вернетесь.
Маша послушалась и как-то незаметно для соседей исчезла из квартиры.
Фрося же открыто перебралась в ее комнату. Собственно, она никого и не
интересовала: после ареста Якова Романова еще два раза приходили ночью в
"окаянную квартиру", еще две двери украсились печатями. А потом появился