"Герберт Эрнест Бейтс. Пунцовой розы лепесток уснул " - читать интересную книгу автора

перед покупателем шляпу, а сам тем временем медлил отнять с весов большой
палец другой руки, по-прежнему видел в этом смысл.
- Будет день, господа опять понаедут. Хорошие господа, с понятием.
Помяни мое слово. Природное дворянство. По ним и надо потрафлять. По
благородным. Которым подавай фазанов с куропатками. А не таким, кому и
колбаса сойдет да баранья шея.
Безропотно, почти покорно Клара садилась каждый день в старенький
автофургон, поставив сзади корзинку и эмалированный лоток с кровавыми, ловко
завернутыми кусками мяса, и, по лесам, по горам, объезжала окрестность.
Зимой, когда листва на деревьях редела, за буковой чащобой, наброшенной,
точно огромная медвежья доха, на меловые плечи холма, порой безжизненно
торчали вверх трубы опустелого дома, дворянской усадьбы, покинутой
хозяевами. Летом меловые склоны обращались в цветущий сад: желтел зверобой,
распускалась душица, колыхались бессчетные розовато-лиловые скабиозы и в
дневную жару то и дело вспархивали над ними чуткие бабочки.
По этой окрестности, всегда укрытая в дождливые дни защитной накидкой,
колесила она зимой и летом примерно с одним и тем же выражением лица.
Запавший, покорный взгляд привычно скользил по лесу, по узким проселкам под
снегом или ковром примул, по летнему цветенью пустошей, как будто со сменой
времен года в них ничего не менялось. Ее дело было просто доставить мясо -
постучаться или позвонить в кухонную дверь, поздороваться, а потом сказать
спасибо и молча уехать на фургоне, под прикрытием своей маскировки.
Неизвестно, посещали ее или нет временами мысли о лесе, о полыхающих
меловых прогалинах, где горят знойным летом огоньки земляники, о больших
домах, пустующих в забвенье посреди буковой чащи; во всяком случае, она ни с
единой душой не делилась ими. Откроются когда-нибудь снова запертые дома - и
пускай откроются. Вернутся назад, как говорит Клем, денежные, с понятием,
господа заказывать снова двойную говяжью вырезку и седло барашка, требовать
филейную часть дичины - и пускай себе вернутся.
Вот и все.
Если что, надо думать, Клем будет знать, как себя вести в этом случае.
Клем - он бывалый человек, толковый, дошлый; отличный мясник и отличный
делец. Клем знает, как вести себя с хорошими господами. Клем, было время,
поставлял, как до него - его отец и дед, наилучшие деликатесы для званых
вечеров, завтраков на охоте, герцогских обедов и полковых пирушек. Может
быть, для дворянства, как говорил Клем, и настала тяжелая полоса. Но в конце
концов придет день, и тонкость понятий обязательно снова возьмет свое, и в
жизни опять утвердится издавна заведенный порядок. Торговлю мясом война,
возможно, чуть не погубила, но погубить хороших господ - не могла. Они, как
Клем говорил, все это время были, где-то там. Они - основа основ, истинно
стоящие люди; дворянство.
- Ну, что я тебе говорил? - объявил он однажды. - В точности так и
есть. Бельведер открывают. Кто-то купил Бельведер.
Она знала про Бельведер. Небольшой и давно опустелый, Бельведер был из
тех домов, чьи трубы в зимнее время безжизненно, как могильные камни,
торчали над вершинами буков. Шесть лет на имении Бельведер золой и гарью
расписывалась армия.
- Видишь, в точности как я говорил, - сказал Клем еще через два дня, -
только что звонил хозяин Бельведера. Возвращается порядочная публика. К нам
поступил заказ из Бельведера.