"Анатолий Безуглов, Юрий Кларов. За строкой приговора... " - читать интересную книгу автора

двести пятьдесят, тоже из озорства. Сделала так и понесла платежное
поручение вместе со списком к главному бухгалтеру. Поставил он свою
закорючку и спрашивает: "Все?" - "Все". "Тогда, - говорит, - я на совещание
поехал". А никакого совещания и не было. Просто он всегда так говорил,
когда домой после обеда отправлялся. Все об этом знали. Поспит часок, а
потом на своем огороде копается. Такая меня злость разобрала, вот даже
сейчас вспоминаю и то трясусь. Кажется, радоваться должна была, что все
гладко получилось, как задумала, а злюсь. Вот и пойми: не только в других,
но и в себе человек разобраться не может. Подхожу к нему и говорю: "Вы хоть
бы, - говорю, - просмотрели, что я составила. Ведь документы денежные".
"Некогда, - говорит, - дорогая". И ушел. "Ладно, - думаю, - "дорогой", ты у
меня попляшешь!"
Взяла документы и прямым ходом к Любови Николаевне. Она посмотрела и
за голову схватилась. "Соображаешь, что затеяла?" - "Соображаю", - говорю.
"Ничего ты не соображаешь. Думаешь, его под монастырь подведешь? Себя. Петр
Петрович тут десять лет сидит и еще двадцать просидит, он фигура, а ты кто?
Амнистированная. Выгонит он тебя - что будешь делать? С протянутой рукой
ходить? Тебя же никто на работу не возьмет с такой биографией да
характеристикой. Чем ты докажешь, что не хотела этих денег присвоить? Своим
честным словом? Да кто тебя всерьез слушать будет? И вообще, кому вся эта
история нужна? Послушай-ка лучше моего совета: разорви эти бумажки и никому
их не показывай".
Такого она мне наговорила, что я совсем потерялась. На душе до того
муторно, что жить не хочется. Пришла домой - ни к чему руки не лежат.
Понимаю, что права она, а делать по ее не желаю. Упрямство, что ли, такое?
Ни детишками, ни хозяйством заниматься не могу, все растравляю себя. До
того растравила, что всю ночь с боку на бок проворочалась. И так, и этак
прикидывала - все одно плохо. Куда ни кинь, везде клин. "Да пропади, думаю,
оно все пропадом. Что мне, больше всех нужно, что ли? Пусть идет, как
идет".
Прихожу утром на работу - Самаев вызывает. "Перечислила деньги
студентам?" - "Нет еще". - "Почему?" - "Работы много". "Так, - говорит, -
дорогая, дело у нас не пойдет. Мы, - говорит, - не при капитализме живем,
на себя работаем. Мы, - говорит, - должны не коптеть, а гореть на работе".
Как сказал он это, терять-то мне уже было нечего. И стипендии присваивала,
так меня злость по-новой схватила, даже в жар бросило. "Ну, раз так, -
говорю, - сию секунду перечислю".
И перечислила, и получила свою первую "стипендию"... От злости я это
сделала. Ну, а потом все как-то само собой пошло, как мяч под горку
покатилось. Теперь и подоходный налог, который в райфо должна была
перечислять, и деньги за рационализаторство и изобретательство.
В открытую действовала, на глазах. Какие уж там хитрости! Все ждала,
когда за руку схватят. "Вот, - думаю, - на этом документе сгорю, слепому
видно, что подлог". Нет, без сучка и задоринки проходит.
Присвою сто рублей - мне десятку в премию, присвою двести - меня
двадцатью рубликами премируют. И злюсь, и смеюсь. Так бы, наверно, до сих
пор работала, если бы не ревизия.
Вот оно как, гражданин следователь, получилось. А вины своей я не
оспариваю. Что есть, то есть. Оно и к лучшему. Как-никак четыре года.
Надоело судьбу да людей испытывать...