"Анатолий Безуглов, Юрий Кларов. За строкой приговора... " - читать интересную книгу автора

несчастного человека. Любопытно, что, перечисляя мытарства бедного старика,
она особый упор делала на его... безденежье.
"Сколько у отца с матерью было из-за этого ссор, - говорила она. -
Даже вспоминать не хочется. Всю жизнь приходилось считать каждую копейку.
Правда, сейчас я ему помогаю..." "Помогаете?" - не удержался я. "Конечно.
Каждый месяц перевожу двадцать - тридцать рублей. Но что он может сделать
на эти деньги? Ведь у него от второй жены двое детей. Попробуйте-ка их
одеть, обуть, накормить. Если бы вы видели, как они живут! В дом войти
страшно: одни голые стены. Нищета, запустение. А как папа одет? Третий год
носит одну и ту же телогрейку. Я ему ко дню рождения прислала материал на
костюм - продал. Детям, говорит, лучше одежду куплю. А ведь мне эти деньги
дорого достаются. Но что с ним поделаешь? Таков уж человек. Ему для себя
ничего не надо..."
Много она про отца говорила, и все в том же духе. А я слушал и думал:
как "пшеничный король" мог ей в глаза смотреть? И еще я думал: хорошо, что
она не может заглянуть в сейф, где лежат награбленные Рулевым сто пятьдесят
тысяч рублей. Если бы она узнала... Но она ничего не узнала. Я ей так и не
сказал, в чем ее отец обвиняется. Не смог. Ведь это было б все равно, что в
душу плюнуть. Надеюсь, что и сейчас она всего не знает...
А на следующий день я навестил "пшеничного короля" в тюрьме. Передал
ему привет от дочери и вручил кулек с абрикосами. Думал - смутится, нет.
- Правда? - спрашиваю.
- Правда.
- Почему же вы ее обирали?
- Я ее, - говорит, - не обирал. Она получает сто двадцать рублей, а я
семьдесят. Мне действительно не хватало зарплаты: семья-то из четырех
человек. А их трое, да еще месяц назад Верочка умерла, значит, двое
осталось. Вдвоем на девяносто рублей очень даже роскошно прожить можно.
Ведь я ей отец, не кто-нибудь...
- Но вы же были миллионером?
- То к ней никакого отношения не имело. И денег тех трогать я не мог.
На виду жил, как на ладошке. Лишняя трата - тюремная решетка.
Жена-покойница как просилась перед смертью к себе на родину, в Вологду!
Жалко ее было, а не повез, чтобы у соседей подозрений не возбуждать. Так и
не повидала свою Вологду... Чего же мне было из-за дочки гибнуть?
- Какого же черта, - говорю, - вам нужны были эти деньги?! Рубль
лишний истратить боялись, а копили. Зачем? Во имя чего?
А он смотрит на меня наивными васильками глаз и улыбается.
- Это вы потому так говорите, Николай Николаевич, что у вас у самого
никогда более трехсот рублей не было.
И сказал он это не со злостью - с сочувствием. Он действительно жалел
меня и всех тех, кто никогда не держал в руках более трехсот рублей. Он
жалел нас брезгливой жалостью могущественного миллионера.
Вот попробуйте понять психологию такого Рулева, поставить себя на его
место. Практически это невозможно.
А ведь Рулев типичен для тех, кого именуют крупными расхитителями. За
время работы мне приходилось не раз беседовать с подпольными миллионерами,
которых некогда разыскивал Остап Бендер. Я вел дело некой тети Дуси,
сколотившей многотысячный капитал на недоливе пива и кваса, раскрывал
махинации скромного продавца комиссионного антикварного магазина, который