"Анатолий Безуглов. Страх" - читать интересную книгу автора

лицом в преступлении. Дело было передано в суд...
Оставалось загадочным только лицо Домового. Кто он? Сколько времени и
почему пребывал в сундуке? Имеет ли отношение к самоубийству Митенковой?
Что меня смущало, так это мог ли Домовой иметь отношение к хищению. Из
материалов дела это не вытекало. Но кто знает? После некоторого колебания я
все-таки утвердил обвинительное заключение. И Домовой остался сам по себе.
Тайной, над которой Жаров бился упорно и, как мне показалось, увлекаясь все
больше и больше. Особенно волновала следователя гора музыкальных рукописей.
Приблизительно четверть произведений была записана на нотной бумаге
фабричного производства. Она наиболее пожелтела. Остальное - на
разлинованной от руки. Но и эта была порядком старая.
Наш город недостаточно значителен, чтобы позволить себе роскошь иметь
консерваторию. Не было даже училища. Музыкальная школа. Одна. Возглавляла ее
с незапамятных времен Асмик Вартановна Арзуманова.
Когда-то, в пору детства моих детей, каждая встреча с седенькой, щуплой
директоршей приносила сплошные огорчения. Моей жене очень хотелось, чтобы
дочь, а потом сын играли на пианино. Первое наше дитя едва дотянуло до
пятого класса. Сын - до третьего.
Об Асмик Вартановне я вспомнил неспроста. Удивительный это был человек.
Закончила Ленинградскую консерваторию и поехала в Зорянск простой
учительницей музыки. Семейная традиция. Отец ее, обрусевший армянин, пошел в
свое время в народ, учительствовал в земской школе.
Арзуманова до сих пор ездила в Ленинград на концерты симфонической
музыки, выписывала новейшую нотную литературу, грампластинки. По моему
совету Жаров обратился к ней за помощью.
Старушка через несколько дней после того, как следователь доставил ей
рукописные произведения, найденные у Митенковой, пригласила нас к себе
домой.
В темной шали, накинутой на плечи (отопительный сезон еще не начался
назло холодной осени), Асмик Вартановна напоминала маленькую, но очень
решительную птичку.
Она наугад взяла одну из папок и проиграла нам с листа на пианино
небольшую пьеску. Мелодию и ритм я улавливал плохо. Но какой из меня
знаток...
- Прелюд, - пояснила она. - А вот еще. Баркарола.
- Вариация на тему "казачка", - продолжала Асмик Вартановна. - Правда,
неплохо?
- Угу, - кивнул следователь. Арзуманова взяла другую папку.
- "Симфония си-бемоль мажор. Опус двенадцатый. Посвящается моему
учителю", - прочла она и повернулась ко мне. - Я просмотрела клавир.
Серьезное произведение. - И, отложив симфонию, поставила перед собой лист из
следующей стопки. - Мелодично, - прокомментировала Асмик Вартановна, играя
произведение. Я тоже с удовольствием слушал нехитрую пьеску. Красиво и
понятно. Как песня.
- Название? - спросил Жаров.
- "Песня", - ответила она, не прерываясь.
- Да? - удивился я своей интуиции и прикрыл глаза. Звуки, аккорды,
переходы уводили меня к чему-то дорогому и далекому. К тому, что осталось в
памяти за чертой, именуемой "до войны". Мелодия неуловимо, но осязаемо
напоминала песню предвоенных лет. Сливаясь с образами смешных