"В.В.Бибихин. Философия и религия " - читать интересную книгу автора

служанка (рабыня). Однако он и не думает восставать против Платона или
переворачивать его с головы на ноги. Со всей своей нерастраченной свободой
философия свободно идет в свободные рабыни софии, "науки вещей божественных
и человеческих и их причин". Такая имеет дело с началом, перед которым и
свободному не стыдно встать на колени.
Всякая настоящая философия знает, как многое - все главное -
совершилось прежде, чем мы успели заметить; знает, что к ранним, решающим
событиям мы, люди, никогда не успеваем. "Первое по природе - последнее для
нас". Память об этом учит смирению. Претензии уверенного сознания, которое в
Новое время захватывает себе командные позиции, наблюдательные пункты учета
и контроля, можно было бы объяснить гипертрофией лестничного остроумия.
Когда решающее уже произошло, когда уже поздно и не нужно, когда история
укатила дальше свое неостанавливающееся колесо, тогда на опустевшую сцену
выходит сознание и начинает с грехом пополам, мало замечая свое шутовство,
для чего-то отражать случившееся, - словно нарочно для того, чтобы история
могла тем временем без свидетелей, внимание которых отвлечено на запоздалый
спектакль, разыграться на новой сцене. Сознание хромает за историей и не
может ее догнать. Для компенсации своего промаха оно раздувается до намеков
"на то, что оно и есть дух и мысль, что чуть ли не оно и есть то подлинное
бытие, которое отождествляло мыслью Парменид. "Я сознаю, следовательно,
существую" замахивается на то, чтобы объявить осуществлением загадочного
парменидовского себя "одно и то же -мыслитьи быть".
В "Строматах" (VI 23) Климента Александрийского формула Парменид стоит
в таком контексте- "Аристофан сказал, "мышление равнозначно действию", а до
него элеат Парменид - "одно и то же, мыслить и быть. Действие здесь нужно
понимать широко. "Энергия" не сводятся к движению. Первая "энергия", по
Аристотелю - всевбирающая полнота божественного покоя. В "Эннеадах" (V 1 8)
Плотин вспоминает Платона, у которого верховное Благо дарит "всему
познаваемому" вместе с познаваемостью (мыслимостью) и бытие ("Государство"
VI 509 b). Дальше у Плотина: "И Парменид держался такого мнения, поскольку
сводил в одно бытие и ум и полагал бытие не в числе ощущаемых вещей... Он
называет его (бытие) неподвижным, - хотя и ставя рядом с ним мысль, - изымая
из него всякое телесное движение". Я привел это место, сохранив пунктуацию
Генри и Швицера, которые получают тот смысл, что, хотя Парменид отождествил
бытие с мыслью, однако он тем не менее отказывает бытию в движении.
Неудобство такого прочтения в том, что о неподвижности бытия оказывается
сказано дважды. У Дильса-Кранца (Парменид В 3) пунктуация позволяет читать и
иначе: Парменид называет это (бытие-мысль) неподвижным, т.е., хотя
присоединяет к бытию мысль, но устраняет из нее телесное движение, как и из
бытия. Второе прочтение, конечно, не обязательно. Важнее знать, возможно ли,
чтобы Плотин обращал внимание на "неподвижность" мысли у Парменида и
присоединялся здесь к нему. Исключает ли он из чистой мысли "телесное"
движение, т.е. ощущение, воображение, восприятие? Другие места говорят, что
да. В "Эннеадах" (I 4, 10) Плотин касается того, что сегодня переводят как
"сознание". Мысль - не сознание, говорит он; она раньше сознания и не
нуждается в нем; сознание - только мешающий отсвет мысли. Если человек не
чувствует, что здоров, он не перестает здравствовать; и если не знает, что
красив, он тем не менее красив; так неужели, если он не будет ощущать, что
он мудр, он лишится мудрости. Мудрость мудрого не гибнет, когда он находит
нужным уснуть или когда упрекает себя за неследование ей. Когда человек