"В.В.Бибихин. Мир" - читать интересную книгу автора

навсегда забыть, что она не знает, что такое число, не знает, словно во сне,
чем она оперирует, знает только, что оперирует и продолжает и может
продолжать оперировать? Что бытие науке безразлично - по существу
безразлично, потому что она ничего в принципе не видит, кроме своих
операций, и в этих операциях бытие остается аккуратно обойденным, хотя и
необходимым, необходимым по необходимости обойденным,- может быть, это
безразличие науки к бытию происходит оттого, что наука не знает, что такое
число, единица, единое?
Что за странное предположение. Наука скользит мимо бытия, потому что не
хочет задуматься о том, что такое единица, число? И вдруг мы вспоминаем: по
древнему определению, единое есть бытие. Странно. Да, было такое. Это в
платоновском "Пармениде". И не только. Единое есть бытие, бытие есть
единое - это, собственно, вся античность. И все Средневековье. И Новое
время, между прочим, долго тоже, пока не забылось это - единое есть бытие.
Так что же, бытие упущено наукой и техникой с самого начала по той простой
причине, что наука и техника упустили спросить, что такое число, что такое
начало числа, единое? Не может быть! Зачем сразу такие крайности, такие
парадоксальные выводы. Не задумываться же науке и технике над каждой
единицей, усматривая в ней бытие.
Кроме того, древние, наверное, имели в виду просто какое-нибудь
иносказание, хитроумную назидательность. Ну конечно же: они, возможно,
просто хотели сказать вот это самое, что бытие невозможно без единства, без
цельности, тяготеет к целостным формам. Размытая первоначальная туманность
постепенно свертывается в клубки, сволакивается в волокна, в нити, в струны,
приобретает числовую структуру. Вот вам и ответ, разъяснят нам: бытие всегда
тяготеет к целостной форме, к числу, а древние, парадоксалисты, выразили
этот очевидный факт в причудливой форме: единое есть бытие, бытие есть
единое.
Нет. Платон в "Пармениде" говорит не о том, что бытие тяготеет к
единству и что все постепенно неким образом сволакивается в волокна и
сплетается в цельности, мало-помалу образуясь. Он и вся классическая
философия упрямо повторяют свое: единство не свойство и не тенденция бытия,
бытие есть единое, единое есть бытие, unum et esse convertuntur. Никакое
количество диалектики не поможет разгадать эту загадку. Мы можем разве что
снова закрыть на нее глаза. Или еще раз заново переписать историю философии.
Но лучше, если мы будем просто помнить, пусть не понимая, что в ней
написано: unum et esse convertuntur, бытие и единство взаимообратимы. Не то
что бытие приобретает со временем, постепенно, по ходу развития черты
единства или с самого начала обладает единством как своей чертой или
признаком, а другое: бытие есть единство, нет единства, которое не было бы
бытием, нет бытия, которое не было бы единством. Мы упираемся в тупик.
Ну вот, недоставало вставать в тупик перед старинным парадоксом.
Возможно, он уже давно благополучно разъяснен. Существует же для чего-нибудь
дисциплина истории философии. Или еще проще: хотя бы и не разъяснен, все
равно ведь известно, что Платон - это метафизика, а метафизика преодолена.
Хайдеггер разрушил метафизику. Разве не так у него поставлена задача -
деструкция метафизики? Какое после этого еще может быть, серьезно говоря,
единое, взаимообратимое с бытием? Может быть, еще "умопостигаемое единое"?
Что-то из мира идей? Мы давно успокоились, что никакого потустороннего мира
идей нет, и когда мы сейчас говорим "идейный мир", то имеем в виду,