"Питер Бигль. Лила, оборотень" - читать интересную книгу автора

крышу дома, где тот проводил каждую ночь. Пес, привыкший спать
в одной постели с хозяйкой, никак не мог с смириться с такой
ночевкой.
Дорогой он ныл, скреб лапами пол и рвался, но Фаррелл все
равно выпихнул его на крышу и, оставив среди смутных дымоходов
и вентиляционных труб, захлопнул дверь. Затем спустился вниз и
лег спать.
Спал он на редкость плохо. Дважды его будил лай
Грюнвальда и было еще что-то, отчего он, с заложенным носом,
мучимый жаждой и одиночеством, едва не выскочил из постели, и
ночь моталась в его глазах, словно занавес, скрывший
разбегающихся со сцены персонажей сна. Грюнвальд, похоже,
исчерпал свою программу - возможно, тишина-то и пробудила
Фаррелла. Так или иначе, толком заснуть он больше не смог.
Он лежал на спине, глядя как стул, на который он набросил
одежду, вновь становится стулом, когда через распахнутое окно в
спальню прыгнул волк. Он легко приземлился в середине комнаты и
несколько секунд простоял, прерывисто дыша, прижав к голове
уши. Язык и зубы его были в крови, грудь тоже.
Фаррелл, подлинный дар которого состоял в способности
всеприятия, особенно сильной поутру, мирно принял и то
обстоятельство, что в его спальне находится волк. Он лежал, не
двигаясь, и только закрыл глаза, когда страшная, черногубая
морда повернулась к нему. Фаррелл когда-то работал в зоопарке и
потому опознал в волке представителя одного из центрально-
европейских подвидов: этот зверь был помельче лесного северного
волка, полегче в кости, на плечах его отсутствовала густая,
похожая на рыжеватую гриву шерсть, а щипец и уши были немного
острее. Собственная обстоятельность всегда, даже в самые дурные
минуты, доставляла Фарреллу удовольствие.
Притупившиеся когти клацнули по линолеуму, затем неслышно
переступили на коврик у кровати. Какая-то теплая и тягучая
влага плюхнулась Фарреллу на плечо, но он так и не шелохнулся.
Дикий волчий запах окатил его, и тут он, наконец, испугался -
сочетание этого запаха с репродукциями Миро на стенах спальни
доконало бы всякого. Следом он ощутил на веках солнечный свет и
услышал, как волк застонал, негромко и низко. Звук не
повторился, но дыхание на лице Фаррелла стало внезапно
приятным, чуть отдающим табачным дымком - головокружительно
знакомым после того, другого, дыханием. Он открыл глаза и
увидел Лилу. Голая, она сидела на краешке кровати и улыбалась,
волосы спадали на плечи.
- Привет, малыш, - сказала она. - Подвинься. Я вернулась.
Главным даром Фаррелла была способность к всеприятию. Он
с готовностью поверил бы в то, что волк ему приснился; поверил
бы рассказу Лилы о тушеных цыплятах, ожесточенных спорах и
бессонной ночи на Тремон-авеню; он даже забыл бы, что начав
ласкаться к нему, она укусила его в плечо - так сильно, что
когда Фаррелл, наконец, поднялся и начал готовить завтрак, он
обнаружил на плече запекшуюся кровь, вполне вероятно, свою