"Питер Сойер Бигл. Тихий уголок" - читать интересную книгу автора

должны плавать, а птицы летать. Бог сотворил их всех для высоких и низких
дорог, и каждому указал его владения. - Она смущенно кашлянула. - Боюсь, две
последние фразы - не мои.
- Возможно, ты меня и дурачишь, - сказал Ворон.
- Любая жизнь состоит из двух основных элементов, - сказала белочка. -
Цель и поэзия. Будучи самими собой: белкой и вороном, мы выполняем первое
требование - ты летаешь, а я бегаю по деревьям. Но во всякой незначительной
жизни есть и поэзия. И если мы ее не находим, мы не реализуем себя. Жизнь
без пищи, без крова, без любви, жизнь под дождем - это ничто по сравнению с
жизнью без поэзии.
Ворон приподнял голову со дна грузовичка.
- Если бы я был соколом, я бы проглотил тебя в два приема, - вяло
заметил он.
- Конечно, - сразу же согласилась белочка. - Если бы ты был соколом,
твоим долгом было бы съесть меня. Такова цель всех соколов: есть белок. И я
могла бы добавить - сусликов. Но если бы ты съел меня, вовсе не оценив при
этом своего быстрого и меткого удара сверху вниз и не ощутив некоторой
жалости, вспомнив о моем бездумном и тщетном бегстве к моему дереву, где
обитает мое семейство... Ну, не такой уж ты был бы тогда и сокол. Вот и все,
что я могу сказать.
Она выпрямилась, стоя на доске, как если бы стояла лицом к стрелковому
взводу и только что отказалась от сигареты и повязки для глаз.
- Именно существа вроде тебя делают вещи, тяжелые для тех, кто не
борется, - с горечью сказал Ворон. Он встал и прошел в конец грузовичка,
чтобы взглянуть на откидную доску. Грузовичок приближался к запущенной
тропке, которая вела к мавзолею Уйалдера. Вспомнив о сэндвиче с ростбифом,
Ворон вернулся и довольно неуклюже схватил его в клюв.
- Ты здесь выходишь? - спросила белочка. Ворон кивнул.
- Что же, было очень интересно с тобой поговорить, - серьезно сказала
белочка. - Заглядывай, если когда-нибудь очутишься неподалеку. У нас каждый
субботний вечер бывает небольшое сборище. Если ты как-нибудь вечером будешь
свободен...
Но Ворон уже удалился, тяжело взмахивая онемевшими крыльями и двигаясь
над узкой тропой к мавзолею. Повернув голову, он увидел, что грузовичок,
накренившись, продолжает путь. Как только грузовичок скрылся, Ворон рухнул
наземь и решительно зашагал по тропинке.
"Я не мог топать пешком, - подумал он, - пока эта маленькая пушистая
дрянь тявкает на меня. Белки впадают в какой-то дурацкий энтузиазм по поводу
чего угодно".
Гравий скользил у него под ногами, не больно-то давая его когтям за
что-либо ухватиться и вызывая в ногах боль. Приятное ощущение
стремительности движения, которое он испытывал на грузовике до того, как
возникло раздражение в желудке, исчезло. И появилась мысленная картина:
черная птица, не очухавшаяся от морской болезни, спотыкающаяся на скользкой
дороге и повреждающая себе ногу. Образ был совершенно неуместный, Ворон
вздрогнул и прогнал его из сознания. Ибо он, неохотно и неясно, но все же
верил в чувство собственного достоинства. Но он шел все дальше. Как-то он
обернулся и увидел ласточку, кругами снижающуюся в небе. Крылья его
непроизвольно дернулись, словно дети, потянувшие назад отца, но он не
поддался. Он шагал по гравийной дорожке и думал о белочке.