"Дмитрий Биленкин. Праздник неба (Авт.сб. "Снега Олимпа")" - читать интересную книгу автора

делаем мы, так мало, так неощутимо...
- Ты маленькая фантазерка, - пробормотал Гордин.
- Вероятно, я просто не знаю, чего хочу, - ее губы дрогнули. - Мне
говорили, что это от молодости и что это пройдет. Возможно.
Она слабо улыбнулась. На ее лице запали серые уличные тени. Сейчас она
и вправду казалась ребенком, которому посулили жар-птицу, а дали
пестренького, из пластика, попугая. Гордин порывисто обнял ее поникшие
плечи. Она не сопротивлялась. Она никогда не сопротивлялась. Но это была
обманчивая покорность. Так можно пригладить, обнять молодую елочку и все
время чувствовать в ее податливости колкую упругость хвои. И все-таки он
медлил, ибо когда она была вот так близко, у него кружилась голова, и он
всякий раз надеялся, что на этот раз все будет хорошо.
- Иринка...
Не получив ответа, он наклонился и осторожно поцеловал ее. И ощутил
обычное полусогласие-полусопротивление, которое так часто сводило его с
ума. Ее губы жили словно отдельно от мыслей, рассеянных, причудливых и
далеких.
Так они замерли, а потом она высвободилась тем неуловимым движением,
каким освобождалась всегда, и прошла в глубь комнаты, ничуть не смущенная
мгновением поцелуя, будто его и не было вовсе, - просто подставила щеку
теплому ветру.
Гордин зажмурился.
"Да что же это такое?" - думал он в отчаянии.
Так было с самой первой встречи, с того вечера на холмах, когда он
впервые поцеловал ее, а она вдруг безутешно расплакалась, и это было так
искренне, горько и неожиданно, что он не знал, куда деться от стыда и
страха, что спугнул, оскорбил чувство уже дорогого и близкого ему
человека. Вскоре, однако, ее слезы высохли, она сама взяла его за руку, и
они пошли дальше по крутым холмам над городом и даже болтали о чем-то
несущественном. А когда он робко поцеловал ее снова, она послушно
ответила, слабо поддалась его ласкам. Но он не смог принять этой
молчаливой покорности, потому что сильней всего хотел, чтобы меж ними не
осталось и тени облачка, а было лишь безоглядное счастье порыва. Все
другое показалось ему тогда нечестным и оскорбительным.
В тот вечер, уже в дверях, она неловко и смущенно поцеловала его сама.
И это был ее единственный порыв к нему, да и то, очевидно, порыв
благодарности.
Теперь она стояла посреди комнаты, глядя на свой незаконченный набросок
углем, но трудно было сказать, видит ли она его.
- Ира, - сказал он осевшим голосом. - Я же тебя люблю. Ты будешь
смеяться, но, когда я вижу вдали похожую на тебя девушку, даже такие, как
на тебе брючки, мне становится жарко. Мы так давно не виделись, я, быть
может, снова уеду... Я люблю тебя! Я... я даже твоего медвежонка люблю!
Страдая от неуклюжести своих слов, от немоты ее лица, он перевел взгляд
на этого пушистого медвежонка, который, как добродушный страж, всегда
сидел над изголовьем ее постели. И она тоже глянула на медвежонка. Потом
их взгляды встретились, и оба облегченно улыбнулись. Он, потому что ему
стало тепло от ее доверчивого взгляда, она...
- Вот, - сказала она, снимая медвежонка со столика. - Бери, он был со
мной, сколько я себя помню. Это мой друг и, может быть, хранитель, -