"Дмитрий Биленкин. Сила сильных" - читать интересную книгу автора

вывертов, парадоксов, внезапностей, как бы ее ни пытались формализовать.
Вечерело, и зал стремительно наполнялся, так что звук телесизора с его
программой старинных фильмов вскоре заглушили голоса посетителей. "Ферма"
слыла демократическим заведением, сюда стекались чимандры всех рангов.
Были среди них высокие и низенькие, вертлявые и солидные, молчаливые и
речистые, но всех объединяла окатанность лиц, движений и фраз, словно
каждый боялся обмолвиться, кого-то ненароком задеть, что-то нарушить, хотя
внешне все держались уверенно и никто не замечал на себе добровольных
оков, тяжесть которых будила в Юле Найте жалость к беднягам. Когда он
впервые очутился в подобном обществе, его особенно удивило то, что
скованней всего держались начальственные чимандры и они-то как раз менее
всего чувствовали эту свою закрепощенность. Если бы не инверсия там, не
Земле, Юл так и не понял бы этого кажущегося парадокса, но сейчас он его
понимал, привык и уже воспринимал как должное. Он сидел, слушал с
безучастным лицом, цепко фильтруя слова, мимику, жесты, все сказанное и
непроизнесенное. Ничего особенного, так, роение пылинок в воздухе. Первые
астронавты тоже не привлекли его внимания, они выделялись разве что своими
мундирами и некоторым пренебрежением к окружающим. Но когда в дверях
показался стройный молодой капитан с решительным и одновременно
взволнованным выражением красиво опушенных ресницами глаз, Юл сразу
насторожился.
Он! Это еще не было осознанием, только догадкой, толчком интуиции. Юл
вчитался в лицо капитана. Со временем оно обещало застыть чертами сухой
повелительности, но пока в нем проглядывали душевное смятение и нервозная
возбужденность, хотя все прикрывалось уже привычной" властностью и
самоуверенностью баловня судьбы. Однако для Юла это выражение уверенности
не было преградой. В дверях была дичь, та самая неосторожная дичь, которую
он столько времени поджидал. Свежеиспеченный, не по заслугам, капитан, чья
голова кружилась от каких-то новых, выбивающих из равновесия перспектив.
Знание чего-то предельно важного, тревожно беспокойного исходило от него
так же остро и явственно для потомка охотников, как свежий запах хищника
на лесной тропе. Юл напрягся. Следовало незаметно приковать внимание
капитана, заставить его подойти, сесть поближе, затем вжиться в него,
почувствовать себя им - и все это надо было успеть, пока капитана не
окликнули другие, быть может, знакомые ему астронавты. Насколько было бы
проще, если бы он смог непосредственно прочитать мысли! Но этого не мог
никто, коль скоро посторонний не хотел открыться, и к тому же самому надо
было идти окольным путем. Правда, это давало и преимущество - такое
проникновение мог уловить лишь очень чуткий и мощный подслушиватель, а
если такой здесь и был, то требовалась еще направленная избирательность
настройки, прямая нацеленность чтеца на него, Юла Найта, или на капитана,
что было и вовсе невероятно. Немногие отмеченные Юлом соглядатаи были не в
счет; дар сомышления и сочувствия, который вот так можно было обратить
против человека, возник в ходе длительной эволюции социального
коллективизма, и плеядцы им не владели, отчего в этой, у всех на глазах,
охоте Юл мог чувствовать себя неуязвимым.
И стоило капитану бегло оглядеть зал, как Юл перехватил этот взгляд,
задержал его на себе. Внешне не произошло ровным счетом ничего:
мальчишка-патриций все так же скучающе сосал свое пиво, но для капитана,
единственного из всех, он выделился, стал притягателен внезапным прищуром