"Дмитрий Биленкин. Знамение (Двое и знак, Авт.сб. "Сила сильных")" - читать интересную книгу автора

Апеков замешкался с ответом. Отказывать не хотелось, ибо просвещение -
долг всякого культурного человека, да и Саша интересовал его все больше,
но посторонний совсем ни к чему, когда ты занят делом, особенно в пещерах,
где всякое может случиться.
Вот это сомнение Саша уловил молниеносно. Его глаза осветила смущенная
улыбка.
- Там в одном месте, куда я еще мальцом лазил, рисуночки какие-то. Я и
хотел показать.
- Что ж ты сразу не сказал?!
- Я сказал.
- Когда?!
- Да с вами попросившись.
У Апекова был такой вид, что Саша поспешил добавить:
- Раз говорю что или прошусь куда, значит, с делом это все. Кого ни
спросите - меня уж знают.
- Ага... ага... - только и смог выговорить Апеков.
Ну, конечно! В деревне все друг друга знают настолько, что желают
здравствовать, прежде чем ты успел чихнуть, а если проистекающая отсюда
манера разговаривать постороннему непонятна, то кто же виноват? Однако
Сашина деликатность простерлась до того, что он пояснил и другое:
- И мне на вашу науку охота глянуть, а то по телику ее мало показывают.
Лаконичней мог высказаться лишь математик, у которого фраза "очевидно,
что..." исключает страницу-другую рассуждении.
Ничего не изменилось вокруг, была все та же теплынь, так же дремотно
пахли травы, но у Апекова охолодело лицо. Словно от некоего дуновения,
словно ему кто-то шепнул: "Ты предупрежден!"
Предупрежден? Но о чем? Что перед тобой, быть может, новый Ломоносов?
Ничего похожего: и время не то, и познание как таковое Сашу вроде не
увлекает. Иная у него нацеленность, не знания он ищет - ему самому не
ясное и то ли существующее, то ли нет.
"Абсурд", - осадил себя Апеков. И тут же усомнился. Что, если перед ним
не юношеские метания, не социальное иждивенчество и не прагматизм
крепкого, себе на уме, человека, а нечто иное, чему и названия нет, но
ради чего парень пытливо осматривает все духовные горизонты мира, благо
теперь они видны из любой глухомани? В самом деле! Среди миллионов
пастухов древности наверняка были свои Лобачевские и Эйнштейны, только
науки тогда не было и осуществиться их судьбы никак не могли. А если
призванием был космос, то кем такой человек мог стать еще в прошлом веке?
Что, если и теперь среди нас живут те, чье предназначение - дело совсем не
нашего века? Что, если зов этого дела бродит у них в крови, они это
чувствуют, хотя не понимают причину, только пытаются вот так, как Саша,
рационально (время такое) разобраться в себе и в предстоящих дорогах?
Апеков тряхнул головой, взглянул на Сашу, который небрежно поигрывал
кнутом, и наваждение сгинуло. Все было явно проще: прежде крестьянский сын
обстоятельно, чтобы не прогадать, высматривал на ярмарке конягу. Теперь
"коняга" - это будущая профессия, а ярмарка - весь свет. Вот и все. Ничего
в принципе нового.
- Хорошо, приходи.
Апеков уже слабо верил в "рисуночки". Он пригасил надежду: привык
скептицизмом защищаться от разочарований, а вдобавок знал, сколь легко