"Дмитрий Биленкин. Бремя человеческое (Авт.сб. "Сила сильных")" - читать интересную книгу автора

их не было вовсе, и тем мрачней казалось это неотвратимое, отталкивающее
свет движение огромного темного тела, над которым легко и зыбко реяли
желтые листья. Один из них спланировал прямо на надетый, как ошейник,
транслятор и повис на нем бесцельным украшением осени.
Люди не говорили ни слова. Той же поступью лосиха приблизилась
вплотную, вытянула шею, точно намереваясь положить морду на подоконник, но
не сделала этого, замерла на своих мосластых ногах-ходулях. И тут Рябцев
вздрогнул - из недр транслятора грянул лишенный обычных интонаций голос:
- Человек, убей волка!
Плечо девушки прижалось к плечу Рябцева, и он почувствовал, как оно
дрожит.
- Машка... - едва слышно проговорил Телегин. - Маша, ты что?
- Человек, убей волка!
- Маша, родная, почему?
- Волк убил моего лосенка. Человек, убей волка!
Транслятор рубил слова: "...убил... моего... лосенка..." И этот
бесстрастный голос звучал в тишине вечера, как требование самой природы,
которая вдруг обрела дар слова. "Убей... убей... человек, убей..."
- Маша, послушай...
- Ты говорил: человек - друг. Волк убил лосенка. Человек, убей волка!
Она наконец подняла голову, и на людей глянули влажные, черные от тоски
глаза матери.
Лада бесшумно метнулась прочь, где-то гулко хлопнула дверь.
А голос не умолкал.
- Человек... друг... убей!..
Рябцев отступил на шаг, боком ударился о что-то.
- Хорошо, хорошо... - тяжело дыша, бормотал Телегин. - Ты подожди...
Неловко, будто заслоняясь, он запахнул окно. Все: и гаснущий в золоте
вечер, и лосиха-мать, и заговорившая ее голосом природа, - оказалось
отрезанным стеклянной преградой.
Телегин слепо нашарил стул, сел и лишь тогда повернул голову к Рябцеву.
- Получили свое? - спросил он без выражения. - Теперь разнесете по
свету? Не препятствую, разносите.
- Но как же так? - осторожно, словно у постели больного, спросил
Рябцев. - Что, что вы ей ответите?
- А что ей можно ответить? Что в природе для нас все равны, что и волк
нам друг, а если бы и не был другом, так что бы это меняло? Ничего.
В охвативших комнату сумерках Рябцев плохо видел выражение лица
Телегина, но, обостренное, оно сейчас показалось ему вырезанным из
твердого сухого корневища - так бесстрастно прозвучало последнее слово.
- Ничего? - переспросил он растерянно.
- Ничего, - последовал ответ. - Природа ни жестока, ни благостна, она
закономерна, и волки закономерно режут самых достижимых, то есть самых
слабых, и тем оздоравливают тот же лосиный род. Но что Машке лекция? Ее
детеныш был хилым, болезненным, заранее обреченным, но ей и этого не
объяснишь, ничего не поймет. Ни-че-го. Никогда. И не надо: она - мать.
- Так вы с самого начала ждали... Все это время...
- Естественно. Только человеку дано познать закон рода, многое
предвидеть в судьбе, это наша сила или, если хотите, бремя. Бедная Лада! -
Телегин покачал головой. - Лосенок был ее любимцем.