"Дмитрий Биленкин. Бремя человеческое (Авт.сб. "Сила сильных")" - читать интересную книгу автора

- Ну и пусть...
- Не дам. Запру и выпорю. Согласно домострою.
- Что так? - удивился Рябцев.
- Она знает.
Лада кивнула:
- Отец прав. Но чему быть, того не миновать.
- Не понимаю...
- Да что там... - Девушка коротко вздохнула. - Обычный принцип
дополнительности Бора. Я слишком влияю на объект исследования, потому что
их всех люблю. Ушастых, серых, копытных - всех. А этого нельзя.
- Любить нельзя? Да как же без этого?
- Все не так. - Телегин поморщился. - Не так просто. Без любви и травку
не вырастишь, и камень не уложишь - верно. А только камень надо
обтесывать, траву подстригать, волка... с ним-то как раз ничего этого не
надо. Но не получается любить не любя. Не выходит.
Он замолчал. Молчала и Лада, теперь совсем похожая на васнецовскую
девушку. Рябцев отвел взгляд. Репортерская профессия с ее поспешностью
сбора информации не способствует тонкому чувствованию, но сейчас до
Рябцева дошло, что его появление и расспросы, а возможно, не только это
всколыхнули в отце и дочери какую-то давнюю тревогу, которую оба прятали
от самих себя, как прячут мысль об ожидаемом впереди несчастье.
"Ничего не понимаю, - растерянно подумал он. - Мир, здоровье, успешная
работа - чего еще им надо для счастья?!"
Он посмотрел в окно, где сквозь березы все так же струился косой
золотистый свет и все так же бесшумно летел и кружился осенний лист.
- Пора звать Машку, - отрывисто сказал Телегин.
Девушка встала, но задержалась у окна, на мгновение как будто слилась с
сиянием вечера, со всем, что было красотой и покоем осени, ее усталой
нежностью.
- Не надо звать Машку, - сказала она внезапно. - Сама идет.
- Где? - сорвался с места Телегин, а за ним Рябцев, но среди оголяемых
ветром берез оба не увидели ничего, кроме прозрачной зыби теней и света.
- Она там, - тихо сказала девушка. - Ей еще надо дойти.
Губы добавили еще что-то неразличимое. И хотя, как прежде, вдали не
было ничего, Рябцеву показалось, что он слышит тяжелую поступь. Телегин
толчком распахнул окно. С шепотом берез ворвался ветер, прошелся по телу
холодком, но ничего этого Рябцев не ощутил: рядом было побледневшее лицо
девушки. Юное и тревожное, оно звало спрятать, укрыть, защитить - навсегда
и от любой напасти. Мучительным усилием Рябцев смял в себе этот порыв. Его
живший сейчас независимо от всего другого слух стал слухом девушки, и в
нем было то, что делало порыв нежности и необходимым, и невозможным, даже
если бы они были одни.
Неслышная поступь близилась.
Теперь увидел и глаз. Меж дальним белоствольем берез в теплоту света
вдвинулось темное, как бы на ходулях приподнятое тело, пропало в тени и
возникло опять - ближе. Очертания укрупнились. Животное брело тяжелым,
будто надломленным шагом, и полосы света скользили по мохнатой спине, тут
же скатываясь с крутого и мощного крупа. В такт шагам мерно подрагивала
склоненная голова.
Животное шло прямо к окнам, но глаза лосихи не глядели на людей, словно