"Алексей Биргер. Бразильский орешек" - читать интересную книгу автора

Были и подороже. И настолько богат был выбор, что я не мог решиться выбрать
какого-то одного. Я стоял и колебался, понимая, что, кажется, и в этот раз
не куплю щелкунчика, слишком разбежались глаза...
С моими трудностями выбора покончило объявление о начале посадки на
рейс. Решив, что щелкунчики подождут до моего возвращения из Бразилии - мне
же меньше таскать - я отправился к нужной стойке.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В огромном салоне трансконтинентального лайнера меня ждал сюрприз: я
узнал человека, промелькнувшего мимо витрины с щелкунчиками. А он меня то ли
не узнал, то ли сделал вид, что не узнал...
Но обо всем по порядку. Чтобы объяснить, что это был за человек, мне
нужно вернуться к поездке в Омск и рассказать, что там произошло.
Можно сказать, мне привалила редкая по нынешним временам удача. Если
раньше командировки были главным хлебом насущным для всяких там театральных
деятелей, от художников до критиков, раз десять в год, а то и поболе, ты
ехал посмотреть, посоветовать, поучаствовать, обсудить и прочее, в самые
разные концы страны, с оплаченными дорогой и гостиницей, с командировочными
в кармане и с неплохим гонораром, который ожидал тебя по возвращении -
гонорар исчислялся из количества твоих заявленных выступлений, из количества
семинаров, в которых ты должен был выступить руководителем или участником и
из тому подобного - то в наши дни, когда для театров и Театрального Союза
наступили такие же трудные времена, как и для всех, система командировок
увяла на корню. Еле-еле хватало денег, чтобы самых маститых отправить на
отсмотр спектаклей в далеком городе. Да и смысл этих отсмотров стал
теряться: на корню увядала, быстро и бесповоротно, и необходимость считаться
с "руководящей и направляющей ролью" Москвы, присылавшей "высоких"
командировочных, чтобы оценить и поправить идейный и художественный уровень
местных спектаклей. Теперь каждый театр мог воротить, что ему вздумается, ни
на кого не оглядываясь... Впрочем, на местную власть сколько-то
оглядывались, ведь от нее теперь в основном зависели дотации на культуру, на
театры в том числе, но чтобы из Москвы людей приглашать... "Зачем на свои
кровные крохи кормить дармоедов?" - так, похоже, теперь рассуждали многие.
И вдруг, месяца через два после письма дядюшки, мне звонят и
интересуются, не хочу ли я поехать в Омск, на театральный фестиваль,
посвященный очередной красивой дате со дня рождения Достоевского. То есть,
юбилейная как бы дата, но не так, чтобы очень - из тех красивых именно дат,
которые за изящество их цифр можно объявить юбилейными и приурочить под них
разные торжества. В Москве это столько-то летие со дня рождения великого
писателя промелькнуло не очень замеченным, но для Омска, дорожащего любыми
великими людьми, судьба которых так или иначе связана с именем города, дата
получалась более чем весомая. Уж Достоевский связан с Омском крепче некуда,
сколько лет там провел, "омский каторжанин"! "...А омский каторжанин Все
понял и на всем поставил крест..." И дом-музей Достоевского - домик, в
котором Федору Михайловичу позволили жить, когда из "полного" каторжанина он
стал ссыльным поселенцем при каторге - тщательно сохраняется, и все мелочи
нехитрого быта Достоевского тщательно хранятся, и домик совсем неподалеку от
и поныне существующей большой лагерной зоны, одним хвостом залезающей в
город.