"Алексей Биргер. Чеки серии 'Д' ("Седой и 'Три ботфорта'" #2)" - читать интересную книгу автора

маленькому Иоганну Вольфгангу, когда Иоганну Вольфгангу было семь лет, и
который он потом постоянно доделывал собственными руками, лет до
пятнадцати, до сих пор хранится в доме-музее Гете во Франкфурте-на-Майне.
Так вот, кроме чисто практических советов я наткнулся там на один кусок,
который очень меня впечатлил. Отец Вильгельма Майстера (читай: Гете) был
одним из крупнейших купцов во Франкфурте. Купцом первой гильдии, как это
называлось бы в России - забыл, как это называется у немцев. И когда
Вильгельму исполнилось четырнадцать или пятнадцать лет, от стал приобщать
Вильгельма к семейному бизнесу, и Вильгельм пишет, что, он понял, ему
никогда не стать коммерсантом, несмотря на то, что он считал идеально и
ведение всех бухгалтерских книг сразу освоил. Но, как сказано в книге,
настоящий торговец тем и отличается от человека, лишенного таланта
торговать, что он понимает важность не только марок и пфеннингов, но и
десятых долей пфеннинга, и умеет учитывать эти доли, чтобы получить
прибыль. А Вильгельм (то есть, Гете) никогда не мог уразуметь, почему эти
доли так важны, чтобы не прогореть, а наоборот, процветать - не мог он
врубиться в тонкости торговой механики, при том, что с подсчетом и учетом
цельных пфеннингов и марок у него был полный порядок. Кончилось тем, что
отец отчаялся ему объяснять, почему без этих одних седьмых и одних десятых
самое удачное торговое дело может прийти к краху, а Вильгельм сделал свой
вывод: таланта торговца него ни на грош (ни на десятую гроша), и не его это
занятие. Его занятие - то, в чем он действительно смыслит и соображает -
это театр, и театру он должен посвятить свою жизнь, театру и литературе,
попробовав себя и как актера, и как поэта, и как драматурга.
И я обнаружил, что со мной происходит то же самое! Условно говоря, с
долями я никогда не освоюсь, хотя "валютный формат" и "процентный формат" я
наловчился запросто брать на компьютере. Есть вещи, которые я не понимаю, и
в которые не въеду до конца своих дней, просто из-за устройства моей
головы, как бы Степанов мне их ни втолковывал. А вот когда я пишу, я
понимаю почти все. Иногда я не могу взять в толк, почему люди повели себя
так, а не иначе, почему они боялись всяких глупостей или верили во всякие
глупости, но при этом я вижу людей, о которых пишу, и мне другое понятно:
этих людей не перекроить так, как тебе хочется, и надо только внимательно
следить за ними, чтобы записать все правильно. Да, к сожалению, я не умею
придумывать, но, я надеюсь, научусь этому, когда стану взрослым. И тогда я
такое сочиню, что ой-ой-ой!.. Накатаю роман с таким детективным сюжетом,
что убийцу ни один из читателей не угадает, хоть за сто лет. А пока я буду
просто пересказывать то, что случалось на самом деле, со мной или с другими
людьми.
Да, так от чего я отвлекся? Ну, конечно, меня занесло, когда я взялся
прикинуть, сколько мог стоить ранец Юрки Богатикова. Сейчас такие ранцы
продаются повсюду, даже в нашем Городе - я имею в виду, немецкие ранцы с
жесткой основой, со множеством отделений и с этими красными отражателями
света, чтобы водители лучше видели детей на дороге, хотя сделаны эти ранцы
не из кожи, а из синтетики, с красивыми картинками, правда. Стоят они у нас
не меньше девятисот рублей. В Москве, говорят, дешевле можно найти, потому
что Москва - это огромный город, где всегда набредешь на магазин со
скидками, в отличие от нас. Кожаные ранцы появлялись у нас в "Лебеде" (так
переименовали бывший "Мир школьника") только один раз, и стоили они по
полторы тысячи рублей. Как ни странно, всю партию (штук пять или шесть их