"Николай Зотович Бирюков. Чайка " - читать интересную книгу автора

- Это он все катины слова перенимает, - пояснила Василиса Прокофьевна,
отметив про себя с одобрением: "Просто держится, как и не секретарь все
равно".
Катя протянула к Шурке руки:
- Ну, катин брат, сползай ко мне. А вы, товарищи, раздевайтесь да
проходите в горницу. Мама не любит, когда стоят.
- Конечно, чай, не столбы, - подтвердила, не подумавши, Василиса
Прокофьевна... и обмерла: "Секретаря в один ряд со столбом поставила!"
Но, очевидно, секретарь понял, что она это сказала без умысла, по
простоте душевной: раздеваясь, он улыбался чему-то.
"Сошло, не обиделся", - с облегчением заключила Василиса Прокофьевна.
Горница у Волгиных была небольшая, но чистенькая. Вплотную к глухой
стене стояла широкая деревянная кровать, покрытая цветастым стеганым
одеялом. В изголовьях горою лежали четыре пышно взбитые подушки. Рядом с
кроватью - сундук, а у стены, выходившей окнами на улицу, - стол. По одну
его сторону желтела тумбочка с высокой стопкой тетрадей, газет и книг; над
ней висели портреты Ленина и Сталина. По другую сторону, в углу, на полке в
два ряда были расставлены иконы: в первом ряду - маленькие, медные, во
втором - деревянные. Перед иконами, мигая синеватым огоньком, светила
лампадка.
Из кухни доносился тихий говор и плеск воды: Катя умывалась.
Зимин подошел к тумбочке. На самом верху лежали "Вопросы ленинизма"
Сталина и "Моя жизнь" Подъячева; под ними он заметил серенький томик
избранных произведений своего любимого поэта. Зимин взял этот томик и
полистал. Слова "И жизнь хороша, и жить хорошо!" были подчеркнуты
карандашом, а против строчек:

А в нашей буче,
боевой, кипучей, -
и того лучше, -

стояла пометка: "И я так думаю".
"Да, мало у нас в районе, кипучего. А молодежь - вот она, рвется к
деятельности... Дать ей простор и подлинных вожаков. Вот на чем следует
заострить вопрос на пленуме. Не руководить "вообще", а вплотную заняться
комсомольскими делами".
Катя вошла босиком, на ходу вытирая мохнатым полотенцем лицо и шею.
Увидев в руках Зимина книжку стихов Маяковского, засмеялась и взмахнула
полотенцем:
- "...Как зверь, мохнатое". Хорошо!
Она расправила на скатерти складки, напевая, достала из шкафа краюху
хлеба, погладила поджаренную корочку, и в глазах ее мелькнула та особенная
лукавость, которая появляется при мысли, что делаешь неожиданный и приятный
сюрприз.
- Хлебом мы богаты!
Когда Василиса Прокофьевна принесла кипящий самовар, хлеб был уже
нарезан ломтями. Посреди стола стояла большая жестяная миска с вареной
картошкой. На тарелке отсвечивали куски селедки.
Шурка забрался к Кате на колени.
- Стула тебе нет? Большой уже парень! - укоризненно проговорила