"Андрей Битов. Вид неба Трои " - читать интересную книгу автора

побежденная честностью и убедительностью его доводов, она, наконец, верит
ему, что это - все, что - конец, и, несчастная, отпускает его. И вот, когда
он не взорвался, когда он выкинул эти перегоревшие свои лампочки в черный
провал океана, он оказывается и на самом деле совсем один. Ему - некуда:
даже дома теперь у него нет, он его продал, а деньги раздал; даже денег у
него нет - зачем бы они ему после взрыва? Ему - не к кому: у него нет
родственников, и даже с единственной женщиной, терпевшей его, он расстался
навсегда. У него окончательно нет души, но тело-то у него по-прежнему есть.
И вот, пробродив ночь, продрогнув и изголодавшись, он обнаруживает себя
стоящим у порога покинутой женщины и не решается дернуть звонок... как тут
дверь отворяется, сама. Она ничуть не удивлена, что он вернулся. Она его
ждала. Ужин еще теплый...
Мне казалось, что я возвращаюсь за рукописью. Сколько же времени
прошло? Три дня? три года?.. Мне будто огнем в лицо полыхнуло, я покрылся
испариной. Это был не стыд, не боль, не страх, не совесть, не раскаяние...
Это было... Нет слов для чувства непоправимости. "Дика!" - вскрикнул я и
побежал.
Замок не попадал в ключ, дверь отворялась не в ту сторону... Дики не
было. Все было аккуратно и пусто. Пустее, чем когда Дики просто не бывало
дома. Не было и попугая. Клетка была пуста - вот в чем дело. Три дня? три
года?.. Я нашарил на столе записку; шторы были задернуты, и было не
разглядеть. Выключатель не находил руку... наконец - свет. Записка с руками
ходила ходуном, строка промахивалась мимо взгляда. Я положил ее обратно на
стол, на то же точно место, где она лежала, и, упершись в край руками, сумел
наконец прочесть: "Жако улетел. Я побежала искать. Каша на плите. Целую.
Э.". Мне должно было стать легче, но не стало. Три дня? три года?..- все
бормотал я, кружа по комнате. Я задел стопку, и книги посыпались на меня.
Они сыпались и сыпались, как крупа. Каша! - сообразил я и, ликуя, бросился к
плите. Каша была еще теплой! Она не могла быть теплой ни три года, ни три
дня. Время стремительно сокращалось, как живое, как сердце. Казалось, мне
должно было стать легче от этого. И опять не стало. Время сжалось
окончательно, до сегодня, до этого мгновения, до точки, и остановилось, как
сердце. Игла, еще тоньше мгновения, пронзила его, как время. Я прикрыл
глаза, и мне почему-то пригрезился стул, как он стоял в ту нашу первую ночь,
со сложенной, будто у покойника, одеждой. В испуге я открыл глаза - стул был
пуст. И сердце по-прежнему не билось.
Я так и вбежал в зоопарк, с остановившимся сердцем. Почему в зоопарк?
Не знаю, как и объяснить. Я был уверен, что она там, и все. Это потом я все
довообразил... Как она ждала меня, ждала... как забыла запереть клетку...
как ей стало душно, и она распахнула окно... как она, внезапно и со всей
бесповоротностью прозрения, поняла, что я ушел и не вернусь, поняла потому,
что Жако улетел... как она бросилась за Жако, как за мной... как она
металась по улицам, крича: "Жако! Жако! Вы не видели Жако?.." Что дальше?
внезапный автомобиль? трамвай?!. Нет! нет!! - кричал я на бегу. Догадка моя
была настолько внезапной, что сомнения у меня не оставалось, как и у нее,
когда она, отчаявшись, догадалась: конечно, он улетел к СВОИМ! Куда еще?..
Она бежала, радостная, окрыленная, задыхаясь от счастья, что он там, в
зоопарке, где же еще?.. Она в сотый раз прочесывала зоопарк - о, эта
перенаселенная пустыня, где нет Жако! "Милый! милый... вернись!" - звала
она. А его все больше и больше не было. Дура! какая же ты дура, Дика!.. Его