"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

налетала она на человека, то не поддаваться ей надо, не балдеть от нее, не
на гитаре бренькать, а гнать от себя вон поганой метлой. Посему на дух не
выносил о.Ермолаич романсов. Однажды, совсем недавно, в Знаменке, на
празднике гуляния по случаю царского тезоименитства (да разве недавно? Все
теперь, что было до обвала - не просто давно, а было ли вообще?), так вот,
целую проповедь закатил о.Ермолаич ошарашенной публике (ить вся
знать-перезнать, вся тилигенция-чиновщина тута...) про то, что негоже
тренькать романсики на тезоименитстве-то... "... та же удаль, тот же блеск в
его глазах, только много седины в его усах"... Это ить через всю жизнь тот
блудный поцелуй пронесла!.. И даже обозвал романс предтечей революции.
Скандал целый вышел, и даже губернатор о.Ермолаичу внушение сделал, мол,
перебарщивать-то, батюшка, не надо. Ощетинился тогда о.Ермолаич, уперся да я
ить недобарщиваю, ваше превосходительство, да хоть ить и про вас от... Про
превосходительство не успел о.Ермолаич, вытолкали вежливо с того
праздника-собрания и долго еще возмущались тогда после выталкивания, потом,
впрочем, оттаяли, когда вновь захныкала гитара "... где ж вы, дни любви,
сла-адкие сны..." и даже посмеялись добродушно, хотя и не без ехидства, на
предмет занудства батюшки, посудачили с усмешками, переходящими в хохот, над
литературными потугами о.Ермолаича. "Господа, а ведь наш законоучитель
писателем заделался," - объявил тогда гимназический ректор, - Вот ить какая
тудыть-то! Ха-ха-ха!" Больше всех была поражена и смеялась ермолаичева
молоденькая протеже, у которой в науке нету Бога. Рассказ его назывался "У
Бога всего много", напечатан он был в "Зернышках Божьей нивы" - детском
церковном литературном журнале, который никто из собравшейся публики ни при
каких погодах ни себе, ни детям своим никогда не читал.
- Ну так вот, - продолжал ректор, - вообще-то жаль старика,.. все
дергается, все царство спасать лезет, ну такое там наплел, в рассказе то
бишь. Ну в общем, так сказать, лапотно-лубочное развитие Нагорной проповеди,
со всеми, естественно, "ить" и "тудыть", и, главное, вот никто не ожидал -
уперся - никакой редакции, никакой редакции, никакой правки не допускает,
знаю, говорит, ваши правки!.. Уж его редактор и так, и эдак уламывал - ну
нельзя, говорит, такое печатать, писательство - это ж дар, ну нет его у
тебя, о.Ермолаич! Ну, а ежели, говорит, у вас есть, что ж не пишете, чтоб
ить пронять народишко-то, то бишь нас, без его слова сирых.
Усмехнулся ректор, и не поймешь, как усмехнулся, все остальные
окружающие вот также усмехнулись.
- Да! А он еще: ить в пропасть, говорит, ползем, да не ползем, а летим!
И что ж, говорит редактор, ты считаешь, что рассказец твой заслонкой что ли
станет на пути полета? И выяснилось, что да, считает наш досточтимый
законоучитель! Ну, напечатали, потешили старика, а вообще-то выносить его,
конечно, больше невмоготу. В рассказе-то? Да что ж, "ить"-кает, ноет, слезу
по поводу веры пускает, нашего брата кадета пинает, царство спасает, как
жить поучает. Да ладно, господа,.. Анна Андреевна, а, голубушка, "Утро
туманное", а?
- Просим!..
Написали-таки тогда коллективный донос на о.Ермолаича все местное
кадето-интеллигенто-демо-начальство, что мол пора батюшке на покой
заслуженный, заговариваться, мол, на проповеди начал, да и проповеди на
ругань больше похожи и все начальство местное лягает, и слово "кадет" в его
устах хлестче матерного звучит (а кадеты, между прочим, - официальная